Господи, сколько народу! Жители, стоя у порогов, молча настороженно прислушивались, внимательно разглядывали толпу прибывших, тщетно пытались их сосчитать. Немцев появилось великое множество, они заполнили все улицы и переулки, их становилось все больше. После сентябрьского призыва деревня отвыкла от молодых мужских голосов и смеха. Ее захлестнула волна серо-зеленых кителей, оглушил громкий иноземный говор, удушал запах здорового молодого пота, похожий на запах парного мяса. В каждом доме, в каждом магазине, в каждом кафе были немцы. Они звонко топали сапогами по красным кирпичным полам кухонь, просили поесть и попить. Сажали на колени детей. Пели, размахивали руками, шутили, улыбались женщинам. Они были счастливы, блаженно опьянели от своей победы, хотя еще не верили до конца, что поход благополучно завершился. Их безумное лихорадочное веселье обладало такой убедительностью, таким напором, что побежденные на мгновение позабыли про горе и гнев. Они смотрели на победителей в полном недоумении.
В крошечной гостинице Юбер по-прежнему спал, а внизу все сотрясалось от криков и пения. Немцы, первым делом, потребовали шампанского: «Sekt! Nahrung!» — пробки полетели в потолок. Одни играли на бильярде, другие жарили на кухне большие розовые ломти мяса, и они скворчали на сковородке, распространяя чад. Солдаты в нетерпении опередили отправленную за пивом служанку и сами выкатили из погреба несколько бочонков. Молодой румяный блондин у плиты собственноручно готовил себе яичницу; его товарищ собирал в саду первую землянику. Два обнаженных до пояса юноши плескались, зачерпывая из ведер ледяную колодезную воду. Они молоды, они выжили, перехитрили смерть, они победили! И теперь брали полными пригоршнями все земные дары, упивались, наслаждались ими. Захлебываясь от переполнявшего их восторга, немцы быстро сбивчиво говорили, объясняли всякому на ломаном французском: «Мы долго идти, идти, товарищи падать, а мы идти». И нарочно шаркали сапогами. Топот, голоса, звяканье и скрежет доносились снизу, вплетались в сон Юбера: ему виделись недавние события, битва за мост у Мулена. Он заворочался, застонал, словно боролся с кем-то невидимым, испытывая боль и страх. В конце концов очнулся в незнакомой комнате. Юбер проспал до позднего вечера. В открытое окно заглядывала полная луна. Мальчик удивленно протер глаза, дверь открылась, в комнату вошла балерина. Он забормотал слова благодарности, попросил прощения, что так бессовестно заснул.
— Вы, наверное, проголодались? — спросила она.
Да, он действительно до смерти хотел есть.
— Знаете что? По-моему, вам лучше поужинать здесь, в моей комнате. Внизу такая сутолока, там полно солдат.
— Солдат? Неужели? — Он бросился к двери. — Ну, что они говорят? Где немцы? Мы их отбросили?
— Где немцы? Да здесь, внизу. Там полно немецких солдат.
Он отпрянул в изумлении, в испуге, так мечется застигнутая врасплох зверушка.
— Немецкие? Не может быть! Вы шутите!
Ничего другого не приходило в голову, и он снова прошептал дрожащими губами: «Вы шутите!» Она приоткрыла дверь; в комнату повалил густой едкий чад, послышались крики, смех, пение, громкий топот, радостный говор множества довольных и гордых собой людей; они расстегивали ремни, звякая пряжками, бросали на мраморные столики тяжелые пистолеты и каски; все были веселы, пьяны от счастья — сомнений не оставалось, это пировали победители. «Точно выиграли матч в регби», — подумал Юбер. Ему хотелось вслух проклинать их и плакать, но он сдержался. Кинулся к окну, выглянул. На улице солдат почти не осталось. Лишь четверо вышагивали в ряд, стуча кулаками во все двери и ставни с криком: «А ну, тушите свет!» Жители послушно гасили лампы. Одна только луна светила по-прежнему, бросая яркие голубые блики на серые каски и черные дула автоматов. Юбер обеими руками ухватился за штору, судорожно прижался к ней лицом и зарыдал.
— Тише, тише, — с жалостью приговаривала балерина, легонько поглаживая его по плечу. — Слезами горю не поможешь, верно? Тут уж ничего не поделаешь. Плачь не плачь. Придут другие времена. Нужно только дождаться их, нужно жить, сейчас главное: дожить, выжить. Вы же смелый. Все бы сражались так! И вы так молоды. Вы еще ребенок.
Он помотал головой.
— Не ребенок? — прошептала она. — Взрослый? — Она умолкла. Вцепилась дрожащими пальцами с острыми коготками в плечо юноши, словно ощупывала добычу, прежде чем загрызть ее и утолить голод. И продолжала тихим изменившимся голосом: — Не надо плакать. Вы не маленький. Вы мужчина, а мужчину в горе всегда утешает…
Она подождала, но он не отвечал. Закрыв глаза, болезненно сжав губы, он тяжело прерывисто дышал. Тогда Арлет произнесла едва слышно: — Женская нежность…