Французская сюита

В комнате, где спали младшие Периканы, устроился на ночлег и кот Альбер. Сначала он улегся в ногах у Жаклин на цветастом кретоновом покрывале и стал потихоньку его покусывать и царапать, оно очень вкусно пахло рыбьим клеем и чем-то сладким, но тут вошла няня и согнала кота. Стоило ей отвернуться, он легко и бесшумно одним грациозным прыжком возвращался на покрывало, трижды она снимала его, в конце концов, он сдался, влез на кресло, спрятался под халатиком Жаклин и свернулся клубком. В комнате все спали. Мирно посапывали дети, с четками в руках задремала нянюшка. Кот замер; приоткрыв один хитрый зеленый глаз, он уставился на четки, мерцающие при лунном свете. Кота почти не было видно под розовой фланелью. Потихоньку одну за другой он высунул лапки, потянулся; под мягкой горячей шерсткой напряглись стальные мускулы, показались цепкие блестящие коготки. Он сжался в комок, весь напрягся и вспрыгнул к няне на кровать; некоторое время следил за ней в полной неподвижности; только кончики усов слегка подрагивали. Потом протянул лапку и тронул блестящие четки; они чуть заметно качнулись. Ему понравилось ловить когтями гладкие маленькие бусины; он сильней раскачал четки, они со стуком упали. Кот испугался и спрятался под кресло.

Вскоре проснулся и заплакал Эммануэль. Ставни и окна в комнате были распахнуты. Черепица на деревенских крышах поблескивала при луне, как рыбья чешуя. Спящий сад благоухал; серебряный лунный свет зыбился мягкими волнами, переливался в листве яблонь и вишен.

Кот важно выглядывал из-под бахромы; при взгляде в окно на мордочке появилось мечтательное удивленное выражение. Альбер по своей молодости еще никогда не бывал в деревне. В городе теплый пьянящий запах июньской ночи был слабым, далеким, а здесь он бил коту в ноздри, так что у него топорщились усы, обволакивал, дурманил, томил, завлекал. Зажмурившись, кот принюхивался к острому и в то же время тонкому благоуханию, различил аромат отцветшей сирени, слегка отдающей тлением, запах древесных соков, ночной запах влажной земли; пряно пахло к тому же всякой живностью: птичками, кротами, мышами — шерстью, плотью, кровью добычи. Кот алчно зевнул и вскочил на подоконник. Неспешно прошелся по карнизу. Вот отсюда его позавчера грубо сдернула человеческая рука и бросила на кровать рыдающей Жаклин. Сегодня им его не поймать. Он посмотрел, далеко ли от карниза до земли. Ему ничего не стоило спрыгнуть отсюда, но он явно воображал себя героем и стремился преувеличить сложность предстоящего прыжка. Прижимая уши, он обмахнул карниз распушенным хвостом, с грозным победоносным видом оттолкнулся задними лапами и оказался на мягкой недавно вскопанной грядке. Кот застыл, приник носом к земле, вот теперь он в центре, в глубине, в самой сердцевине ночи. Земля — средоточие запаха; между камешками и корнями он еще не выветрился, не развеялся, не смешался с человеческими испарениями. Таинственный, горячий, многообещающий. Живой. Здесь прятались мелкие подвижные съедобные существа. Майские жуки, сверчки, полевки, жабы с плачущими звенящими голосами. Кот навострил уши — опушенные серебристой шерсткой треугольные ракушки, внутри гладкие, похожие на розовые цветы вьюнка. Прислушался к тихим ночным звукам, приглушенным, тайным, — он один мог их различить: вот затрещали прутики — птица шевельнулась в гнезде, оберегая птенцов; вот она почистила перья, поточила клюв о кору, поудобней сложила крылышки; жук расправил надкрылья; мышь заскреблась в норе. Кот слышал даже, как в земле прозябали зерна. Светящиеся желтые глаза видели во тьме спящих посреди листвы воробьев, синичек, большого черного дрозда и самку соловья. Самец не спал; его пенью вторили другие с берега реки, из далекого перелеска.

Впрочем, были и другие звуки, звуки стрельбы; они становились то глуше, то громче, то вообще стихали; им в ответ звенели стекла; иногда распахивались и вновь закрывались ставни, люди испуганно перекликались в темноте. Поначалу кот пугался каждого выстрела, шарахался, распушив хвост, муаровая шерсть на спине вставала дыбом, усы топорщились; но, постепенно, привык к почти непрерывному гулу, принимая его, должно быть, за раскаты грома. Альбер стал прыгать по клумбе, царапнул розу; она уже отцвела; одно дуновение ветра могло ее сбить и развеять: едва кот задел ее, на землю снегом посыпались белые душистые увядшие лепестки. Альбер ловко, как белка, во мгновение ока вскарабкался на верхушку дерева, обдирая кору. Птицы разлетелись в испуге. Кот раскачивался на ветке, будто бесстрашно исполнял дикий воинственный наглый танец, насмехаясь над небом, луной, землей, людьми и животными. Время от времени он разевал узкую хищную пасть и пронзительно мяукал, бросая вызов всем окрестным котам.