Французская сюита

Няня, у которой пропали окованный сундучок и сумка под свиную кожу, горько плакала. Тщетно мадам Перикан увещевала ее, упрекая в черной неблагодарности Создателю. «Опомнитесь, нянюшка, главное, вы живы, а остальное — пустяки!» Ослик шел потихоньку. Крестьянин вез их по проселку, срезая, но и здесь было полно беженцев. Около одиннадцати они приехали в Сен-Жорж; мадам Перикан с семейством удалось протиснуться в поезд, идущий в сторону Нима. Здесь она услышала, что договор о капитуляции подписан. Некоторые не верили, но на следующий день прекратились бомбардировки и не слышно стало стрельбы. «Неужели все ужасы позади?» — понадеялась мадам Перикан. Еще раз осмотрела свое добро, «все, что ей удалось спасти», начиная с детей, кончая чемоданчиком. Положила руку на грудь, проверяя, на месте ли деньги и драгоценности. Да, она смогла при любых обстоятельствах не терять бодрости духа, мужества, хладнокровия. Не терять головы! Не терять… терять… Внезапно у нее вырвался сдавленный стон. Она откинулась назад, схватилась за горло и захрипела, словно от удушья.

— Бог мой, что с вами, мадам? Вам плохо? — всплеснула руками няня.

Мадам Перикан не могла говорить, но наконец выдавила с трудом:

— Нянюшка, ах, нянюшка, мы забыли…

— Что такое? Что забыли?

— Забыли про моего дорогого свекра, — и мадам Перикан ударилась в слезы.

22

Шарль Ланжеле провел всю ночь за рулем, ехал из Парижа в сторону Монтаржи, не избегнув общей для всех печальной участи. И, надо сказать, обнаружил немалую душевную силу. В харчевне, где он остановился позавтракать, толпилось множество беженцев, все они жаловались на всевозможные дорожные ужасы, призывая в свидетели окружающих, и Шарля в том числе: «Правда, сударь? Вы тоже видели? Нельзя сказать, чтоб мы преувеличили!» Но он сухо отвечал:

— Лично я ничего подобного не видел.

— Как? — изумилась хозяйка. — А бомбардировки?

— Ни единой, мадам.

— А пожары?

— Тоже ни одного. И даже ни одной автокатастрофы.

— Тем лучше для вас, сударь. Вам повезло, — сказала хозяйка, немного подумала и недоверчиво пожала плечами, словно говоря: «Ей-богу, чудак какой-то».

Ланжеле едва лизнул поданный омлет, вздохнул: «Несъедобен», — попросил счет и уехал. Ему доставляло недоброе удовольствие отказывать добродушным простецам в нехитрых радостях, за которыми они к нему обращались.