Французская Советская Социалистическая Республика

Как правило, мы занимаемся еще с университетской скамьи заманиванием романтикой приключений, материальным стимулов, работой за границей. К тому же когда не сложилась личная жизнь, тянет к перемене мест. А тут возникает выбор: или шебуршиться в средней школе Улан-Удэ и кругом, куда ни посмотришь, одни черти косоглазые, или консульство в Риме и торгпредство в Лондоне. Есть над чем поразмыслить. Правда, до Рима и Лондона — дорога дальняя. Мы долго девушку обкатываем, пока она не начинает верить, что работает за идею. А поверит она в идею обязательно, в силу своей женской натуры, ибо женщина все идеализирует, и в любви, и в жизни, без романтической пелены для нее не жизнь, а проклятый, скучный быт. Вот тогда кадр созрел. Но всячески подогревая и поощряя эту романтику, мы прекрасно отдаем себе отчет, что нам этот «кадр» необходим главным образом как баба, которую в нужный момент надо подложить под интересующий нас объект. А когда женщина прозревает — уже поздно, кругом она повязана. Вот почему среди них так много алкоголичек и наркоманок. И еще есть статистика самоубийств в советских зарубежных колониях, но она — за семью печатями, даже я в нее не заглядывал.

Лида в момент нашей в ней встречи была на перепутье.

То есть уже все про себя знала, однако романтику еще сохранила. Как я потом понял, она к нам пошла по идейным соображениям. Конечно, дело ей «сшили», но дело послужило лишь формальным толчком. Француз, с которым она уехала из Союза, подонком оказался, ничтожеством. Это в Москве была любовь и восторженная блондинка, загадочная русская душа.

А как вернулся он с ней в Париж, его родители ему на пальцах объяснили, что для карьеры другая жена нужна, со связями и с собственной квартирой в придачу. Француз подсчитал, согласился и сказал Лиде «пардон!» А куда ей было деваться? Девка без кола и двора, в чужой стране, со специальностью «структурная лингвистика», на которую, как легко догадаться, при тогдашней безработице о-о-огромный был спрос… В Москву же ей возвращаться с разбитым корытом гордость не позволяла. Ведь в глазах подруг — королевой во Францию отправлялась. Так она и мыкалась в Париже, живя в грязном арабском квартале, перебиваясь редкими частными уроками, и полагала, что жизнь ее кончилась. Посему ненавидела своего подонка мужа, а вместе с ним и его Францию. Может, дальше у нее и наладилось бы, однако потянуло домой. Домой же надо приезжать с форсом, с подарками и деньгами, иначе родители заподозрят неладное. Но деньги в Париже на улице не валяются.

Вот и задумала она провернуть выгодную комбинацию с золотыми монетами. И — повторяю — деньги ей нужны были не для себя — родителям жаждала вручить пару тысчонок на кооперативную квартиру с барского плеча… Как водится, с размаху угодила в нашу сеть.

Тут, на счастье, умный ей следователь попался. Разгадал ее. Мы подключились, поняли — девка будет работать за идею, реванш у Франции и у мужа-ничтожества брать. Далее пошло веселее. Русской переводчицей можно большие деньги заработать, особенно когда советские фирмы оказывают ей предпочтение.

Так вот, продолжаю, наступил момент, когда и она догадалась, что мы ее ценим, мягко говоря, не за аналитический ум и решительный характер. Но признаться окончательно в этом себе самой — катастрофа, вторая и ее жизни. Страшно. Тут я появился и показался ей принцем-царевичем, королем-королевичем, за которого можно ухватиться и который вытащит. Да я, идиот, тогда этого не понял. Я же себя и впрямь принцем-царевичем считал и согласился бы только на королеву. Верка меня почему захомутала? Да потому, что на пермской помойке с разбитым носом лежал, вот она и подобрала. А разве сравнить Лиду с Веркой? Лида была на два порядка выше.

Ладно, дело прошлое.

Итак, налил я себе кофе, а по коридору шаги, и Лида, чувствую, иронически наблюдает за выражением моего лица.

Я сахар в чашку кладу, размешиваю, глаз не подымаю.

Мужской голос с порога по-французски:

— Добрый вечер, мадам, месье!

Лида встает и небрежно так роняет:

— Борис Борисыч, я пошла спать. Когда будете уходить, меня разбудите, чтобы я вам такси вызвала и перед консьержкой нежно поцеловала.

И вот, когда Лида удалилась, я поднял голову, взглянул на вошедшего и на миг не поверил своим глазам. Сам пришел! Молодец Белобородов, лихо провернул!

Я, естественно, вскочил на ноги и радостно бросился с протянутой рукой.

— Здравствуйте, товарищ Фрашон!

Но фамилию я назвал другую. Не в этом суть. Замнем для, ясности. Но передо мной стоял член политбюро французской компартии — не самый главный, не самый известный, да тот, кто руководил в Центральном Комитете службой безопасности и сбором специнформации. И для меня он был самым необходимым, самым важным человеком во сей системе французской компартии.

У нас с ним было о чем поговорить.

И говорили мы до шести утра.

5

За неделю основные узлы нашей сети я прощупал. Они были добротно завязаны.