Присутствуя при всем этом, Изабелла «выглядела так, словно вот-вот умрет от горя», и то и дело разражалась слезами.
{1323}Было ли это политической уловкой, фикцией, чтобы показать всем, будто она по-прежнему верная жена своего мужа? Либо она просто дала волю эмоциям, осознав, что все ее замыслы осуществились, и теперь ей наконец ничего не угрожает? Вероятнее всего, тут сказалось и то, и другое. Было бы слишком большим упрощением утверждать, что она просто проливала крокодиловы слезы. Что касается Мортимера, то он после этой знаменательной сессии поторопился уехать, чтобы заказать для своих сыновей парадные одежды к предстоящей коронации. {1324}Но имелось одно обстоятельство, препятствовавшее успешному завершению дела. На душе у принца Эдуарда было, конечно, смутно при таком повороте событий; Бейкер уверяет, что его «сбили с пути старшие и вынудили присоединиться к мятежу против отца», — хотя, разумеется, у него не было никакого выбора. Он любил мать и сочувствовал ей, он издавна ненавидел Деспенсеров и, возможно, признавал необходимость низложения отца. Тем не менее ему крайне не хотелось принимать корону при живом отце. Соответственно, видя слезы матери и неверно определив их причину, он попытался утешить ее, пообещав, что не примет корону, пока отец сам, добровольно, не предложит ее.
{1325}В течение трех последующих дней никому не удалось разубедить его.Поскольку сомнения в законности недавних постановлений все еще оставались, для того, чтобы внести в вопрос ясность и успокоить принца, было необходимо убедить короля отказаться от короны в пользу сына, тем самым продемонстрировав, что он санкционирует решение Парламента. И вот 16 января новая депутация из тридцати особ, возглавляемая Орлитоном
[115]и представляющая все сословия и институции страны, была направлена в Кенилворт, чтобы довести решение народа до Эдуарда II и убедить его согласиться на формальное отречение. По просьбе королевы из списка делегации исключили францисканцев, чтобы им не пришлось присутствовать при сообщении столь болезненных известий королю, который всегда был очень благосклонен к ним. {1326}Эта подробность выказывает лживость тех историков, которые уверяют, будто Изабелла к тому времени очерствела и растеряла все добрые чувства; этот случай вполне согласуется с более ранними примерами ее доброты и показывает, что даже в тех обстоятельствах она еще испытывала какое-то сострадание к мужу.Депутация прибыла в Кенилворт к 20 января
{1327}, когда Орлитон, Стратфорд и Бергерш имели предварительную частную встречу с Эдуардом, которого привели к ним, «одетого в черное». Он явно был в возбужденном, эмоционально неустойчивом состоянии, но Орлитон не отказал себе в удовольствии проявить свою ненависть к королю в потоке грубых оскорблений. {1328}Обращаясь к Эдуарду, он гневно перечислил весь перечень его преступлений, «пригласил» отречься и предупредил его, что народ может отказать его детям в праве наследовать и обратиться к другому роду, не королевской крови, если он проявит упорство; подразумевалось, что Парламент вполне может избрать королем Мортимера. Однако, продолжал он, если король уступит, его сын будет наследовать ему, а он сам сможет впредь жить в почете.Очевидно, Эдуард был слишком расстроен или слишком глуп, чтобы сообразить, что Изабелла никогда не позволит лишить принца наследства, и угроза была попросту блефом; впрочем, даже если он это и понял, в его положении рисковать не приходилось. Горько плача, он сдался без дальнейших пререканий ради будущего своего сына.
Затем ему настало время выйти в общий зал, встретиться лицом к лицу с Ланкастером и другими депутатами и сообщить им о своем отречении. Появившись перед ними весь в слезах, он, казалось, был на грани обморока. И он действительно потерял сознание, но, «сколь бы жалостно и удручающе ни было это зрелище, оно не пробудило сочувствия среди посланцев королевы».
{1329}Ланкастеру и Стратфорду пришлось спешно прийти на помощь Эдуарду; они бережно обняли его, подняли и сделали все возможное, чтобы привести в чувство. Но как только король очнулся, Орлитон резко потребовал, чтобы он тотчас отрекся от короны, как только что обещал. В «новом припадке рыданий» король покорно подчинился и сказал, что