Французская жена

– Ну, старинный, не все ли равно? Красиво у нее. У них же здесь, знаешь, – оживилась Нинка, – у всех такой вкус, как будто не люди, а дизайнеры сплошные! Нет, ну правда – ты посмотри, как они одеваются. Вон на ту девчонку посмотри, в шелковом шарфе! Да хоть на любую посмотри. Какие-нибудь три тряпки, притом самые обыкновенные, а как вместе их на себя наденут, навяжут, только ахнешь. Мне так в жизни не научиться.

Нинка шмыгнула носом. Феликс расхохотался.

– Ты чего? – обиженно спросила она. – Что я такого смешного сказала?

– Так тетушка твоя, значит, в отъезде? – задумчиво произнес он вместо ответа. – А ты не против, если я у тебя поживу?

– Это с какой еще радости? – возмутилась Нинка.

– Я же твой законный супруг.

– Не законный, а фиктивный. В принципе, ты мне посторонний мужчина. С какой радости я должна с тобой под одной крышей жить?

– Слушай, – поморщился Феликс, – мы с тобой под одной крышей уже жили. Если б я хотел…

«Вот гад! – сердито подумала Нинка. – Не хотел он, значит!»

А вслух презрительно произнесла:

– Думаешь, я боюсь, что ты меня изнасилуешь?

– Как можно! Конечно, не боишься.

Его глаза вспыхнули ярче. Он ее просто подначивал, не особенно это и скрывая.

– Я, по-твоему, совсем дура, да? – вздохнула Нинка.

«И чего я повелась? – уныло подумала она. – Давно же поняла, как они все ко мне относятся. Как к существу среднего пола. Да еще разжирела тут на парижской жратве… Никто меня насиловать не собирается! И вообще ничего со мной не собирается…»

– Нин, – сказал Феликс; его голос прозвучал даже задушевно. – По-моему, ты совсем не дура. Просто у меня временные перебои с жильем.

– А ты где живешь вообще-то? – вспомнила Нинка. – Я же и не знала даже, в Париже ты или еще где.

– В Париже.

– А что ты здесь делаешь? – с любопытством спросила она.

Все-таки в нем было что-то магнетическое. Как в парижанине, ей-богу. Ну вот не все ли ей равно, что он здесь делает? Не влюблена же она в него.

– Марихуану выращиваю! – сердито бросил Феликс.

– Правда, что ли?

– Нинка, – вздохнул он, – я никого здесь не ограбил, полиция не идет по моим следам, не волнуйся.

– Еще не хватало за тебя волноваться!

– Не за меня, а за себя не волнуйся. И за тетушкину квартиру. Поживу, пока она не вернется. За это время жилье себе найду.

– Прям так сразу и найдешь! Здесь у них с этим трудно, – сказала Нинка. – Или совсем трущобы предлагают, или дорого, как в Москве.

– Найду, найду, – успокоил ее Феликс. – Мне все равно где жить.

– Тогда почему на ночлег просишься?

Этот вопрос он оставил без внимания. Так как-то умел он это делать, что пропадала охота переспрашивать.

Нинка допила вино. Оно было кислое. Французы про такое почему-то говорили – нервное.

– Ладно, – вздохнула она. – Мне-то что? Живи.

Глава 3

– Таня, ты ни в чем не виновата.

Мария отвернулась к окну и быстро провела языком по губам. Губы у нее за время болезни потрескались, и ни один крем не помогал привести их в порядок. Они выглядели так, будто она только что вышла из пустыни. И, наверное, вид у нее от этого был такой отвратительный, что это должно было вызывать у Тани жалость.

А жалости совсем не хотелось. Разве ее кто-нибудь заставлял не видеть того, что было очевидно для всех, а главное, разве кто-нибудь требовал, чтобы она перестала быть самой собою? Никто не заставлял и не требовал. А значит, жалеть ее теперь не за что.

Но ее все-таки жалели. И если Таня в силу своего умения держать себя в руках могла это скрывать, то вся остальная родня выражала свои чувства слишком заметно. Даже у Нелли, когда она звонила из Иерусалима, голос был такой, словно она разговаривает с тяжелобольной.

Впрочем, Мария в самом деле долго болела и теперь еще чувствовала себя слабой. Наверное, простудилась, когда бродила по замерзшему саду и не могла себе представить, как войдет в дом, что скажет… ему.

– Таня, – спросила она, – а что ты ему сказала тогда?

Мария впервые задала сестре этот вопрос, хотя прошло уже два месяца с того дня, когда Гена в последний раз приезжал в Тавельцево. С той своей… собеседницей.

Правда, она тут же подумала, что Тане ее вопрос, пожалуй, непонятен. Кому – ему, когда – тогда?

Но Таня даже не переспросила, о чем она.

– Сказала, чтобы он уезжал. Что если ты сочтешь нужным, то позвонишь ему сама, – ответила Таня. – По-моему, вполне понятно.

– Но как же ты догадалась? О том, что надо сказать именно это?

– Маша, Маша! – покачала головой Таня. – Я же в окно видела, как ты по саду бродишь. Хотя выйти ты собиралась на полчаса какие-нибудь, потому что Гену этого своего с минуты на минуту ждала. Ну кто бы я была, если бы не догадалась? Раз ты в дом не заходишь, значит, видеть его по какой-то причине больше не хочешь. Он же у окна все время маячил, тебе отлично из сада было видно, что он уже здесь.

– Он меня звал, кажется, – вспомнила Мария.

Она сама удивилась, что может говорить об этом так спокойно. Уже может.

– Звал. По саду бегал, к речке выходил.

– Я ушла на улицу, когда увидела, что он выходит из дома. Я не могла… Даже не заметила, как он уехал. Он… один уехал из Тавельцева, ты не знаешь?