Французская жена

В этом Феликс убедился на собственном опыте, и за свои тридцать лет и три года научился предугадывать человеческое поведение с точностью до кивка головы, потому что, как правило, головой никто просто так, без пользы для себя, не кивал, не говоря уже о более затратных действиях.

Поэтому он не особо прислушивался, что там говорит Гриня. Феликс давно уже понял, что хозяин выжимает из него больше, а платит меньше, чем следует. Но это его не возмущало. Да и что значит «следует»? Если ты считаешь, что тебе следует нечто большее, чем ты получаешь, то найди себе такую работу, на которой тебе будут платить по заслугам. А раз ты такой работы себе не нашел, то кто тебе виноват? Лопай, что дают.

– Ты чего сегодня такой?

Феликс вздрогнул. Он не заметил, как из мастерской вышел Леня и тоже остановился у порога.

Леня приехал в Париж из Петербурга год назад. Он учился в Высшей технической школе, получал неплохую стипендию, и Гринина автомастерская была для него не источником существования, а лишь местом обычной студенческой подработки.

Выглядел Леня просто-таки мультяшным хлипким очкариком, но характер у него был как сталь. Сколько Гриня ни пытался поднажать на него в том смысле, что нормальный пацан – ты ж, Леонид, нормальный пацан, правильно? – должен зароблять побольше, а над книжками мозги сушить поменьше, – эти атаки не имели ни малейшего успеха. Леня сам знал, сколько времени ему требуется для учебы и сколько для работы.

Гриню такая независимость раздражала, но выгнать Леню ему не позволяла жадность: тот как бог разбирался в сложных электронных мозгах французских машин. Заменить его в этом деле мог только Феликс, но Феликс заменять его в этом деле нисколько не желал и лишь посмеивался, наблюдая, как борются в Грининой душе жадность и хамская вспыльчивость.

– Какой-то ты сегодня растерянный, Феликс, – уточнил Леня. – Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего, – пожал плечами Феликс.

– Как праздник провел?

– Поспал и к старушке одной поехал, комод чинить. Пообщался с соотечественниками. Одна, правда, француженка наполовину, – непонятно зачем уточнил он.

– Красивая? – с интересом спросил Леня.

– Кто? – не понял Феликс.

– Та, что наполовину француженка. Или она и есть старушка?

Леня восхищался француженками, по Феликсову впечатлению, неумеренно. Ну да в девятнадцать лет – почему нет?

– А!.. Нет, она не старушка, – ответил Феликс. – Ей лет примерно… Непонятно, сколько ей.

Он вспомнил летящие черты Марии Луговской. Да, именно летящие; это слово пришло ему в голову сразу и случайно, но оказалось точным. Он с какой-то необъяснимой радостью повторил про себя: летящие черты, ускользающий облик.

Он давно не произносил подобных слов, даже мысленно. Он удивился, произнеся их.

– Это в общем-то и неважно. Француженки до старости сохраняют шарм, – пылко заметил Леня. – Это даже не красота у них, а… Да, шарм, лучше не скажешь!

Феликс с трудом сдержал улыбку, глядя на мальчика. Тоненько кольнула его в сердце зависть к этой юношеской пылкости. Стало жаль, что собственная юность прошла грубо, без тени трепета.

Но это длилось только мгновенье, конечно. Как бы он жил и выжил, если бы позволял себе жалеть о таких вещах?

– Домой поедешь на каникулы? – спросил Феликс.

– Нет. Денег нет вообще-то. Мама в декабре ногу сломала, я ей отправил на гипс.

– Разве гипс дорогой? – удивился Феликс.

– Если такой, чтобы нога не отнялась, то дорогой. А после того, который бесплатный, потом двигательные функции конечности тяжело восстанавливаются. Особенно в немолодом возрасте.

– Понятно… Может, занять тебе? У меня есть, Лень, честно.

– Нет, спасибо, – улыбнулся Леня. – Мама уже сама ходит. А я хочу Новый год в Париже встретить. Я же всю жизнь об этом мечтал.

Улыбка у Лени была такая, что создавалось обманчивое впечатление совершенной его наивности. Впрочем, почему обманчивое? В отношениях с людьми, которые не пытались его обмануть, он позволял себе быть наивным – вероятно, именно таким, каким и был на самом деле. Феликс обмануть его не пытался, оттого и улыбка.

– Пойду, – сказал Леня. – Улыбнись, Феликс. Мы же с тобой в Париже. В Париже!

И он пошел через двор мастерской – тоненький, счастливый, улыбающийся девятнадцатилетний мальчик.

«Я был таким? – с недоумением подумал Феликс. Недоумение сразу же перешло в горечь. – Нет, – ответил он себе. – Таким не был. Просто не успел».

Год, о котором говорила мама, – год, оставшийся до счастья, так она стала его называть, когда отпала необходимость что-либо скрывать от Феликса, – пролетел быстро. Слишком быстро.

Каждый день этого года приносил все новые открытия. И не было среди этих открытий ни одного такого, которое Феликс мог бы считать счастливым.

Иногда он просыпался ночью и думал: неужели раньше были в его жизни счастливые открытия? Были новогодние ночи, когда до самого утра ему снились какие-то волшебные картинки, а утром он просыпался даже раньше, чем бабушка, сразу же спрыгивал с кровати, летел в большую комнату, и сердце у него замирало, и в голове бился один вопрос: что его ждет там, под елкой?