Французские дети не плюются едой. Секреты воспитания из Парижа

Я так сосредоточена на поисках квартиры, что почти не нервничаю из-за беременности. Кажется, следуя примеру француженок, я наконец поняла, что нет никакой необходимости отслеживать, правильно ли формируются брови у зародыша. (Хотя у моих зародышей их целых четыре – есть из-за чего волноваться.) Да, некоторые проблемы касательно рождения близнецов меня беспокоят – например, преждевременные роды. Однако большинство волнений снимают регулярные визиты к врачу. Поскольку у меня близнецы, я хожу в клинику чаще и чаще делаю УЗИ. И каждый раз красавец-узист показывает мне на экранчике «младенца А» и «младенца Б», а потом шутит, всегда одинаково: мол, можете потом выбрать им и другие имена. И я каждый раз улыбаюсь.

На этот раз больше волнуется Саймон – только переживает он за себя, а не за детей. Он даже дорогой французский сыр теперь ест с таким видом, будто это в последний раз в жизни. А мне очень нравится внимание к моей персоне. Несмотря на бесплатное ЭКО, близнецы в Париже воспринимаются как нечто необычное. (Я слышала, что и при ЭКО врачи часто подсаживают только один эмбрион.)

Проходит несколько недель, и живот становится заметен. На шестом месяце я уже выгляжу так, будто вот-вот рожу. Даже одежда для беременных мне маловата. Вскоре не только взрослые, но и маленькие дети начинают понимать, что ребенок в животе не один.

Изучаю спецжаргон: оказывается, на французском близнецов называют не «однояйцевые» и «разнояйцевые», а «истинные» и «ложные» – vrais или faux. Теперь говорю всем, что у меня «два ложных мальчика-близнеца».

Зря я волновалась, что мои близняшки появятся на свет раньше срока. На девятом месяце внутри меня сидят два доношенных младенца, и каждый весит примерно столько, сколько в свое время Бин. Люди за столиками в кафе показывают на меня пальцем. Подъем по лестнице становится подвигом.

– Если тебе нужна квартира, иди и ищи ее сам, – наконец говорю мужу. И меньше чем через неделю он ее находит – это первая и последняя квартира, которую ему показали. Она в старом доме – старом даже по парижским меркам. В ней нет коридоров, у подъезда тротуар втрое шире обычного. Но нужен серьезный ремонт. В итоге мы ее покупаем. За день до родов встречаюсь с прорабом и составляю план ремонтных работ.

Частная клиника, где я рожала Бин, была маленькой, стерильной, с круглосуточным детским отделением, нескончаемым запасом свежих полотенец и обедами в палату по меню, включавшему стейки и фуа-гра. Мне даже подгузники менять не приходилось.

Меня предупреждали, что государственный роддом, где я планирую рожать близняшек, далеко не так роскошен. В государственных клиниках во Франции уровень медицины превосходен, но условия спартанские. Роженицам выдают список вещей, которые нужно взять с собой, в том числе свои подгузники. Тут нет никаких индивидуальных родовых планов, джакузи и эпидуральной анестезии с возможностью ходить. А малышам не дарят шикарные маленькие шапочки. Характеризуя эту эффективную, но безличную систему, французы часто используют слово «конвейер».

Я собираюсь рожать в клинике Арман-Труссо – она в десяти минутах на машине от нашего дома, и в ней имеется все необходимое оборудование на случай осложнений в родах близнецами. (Позже узнаю, что при клинике есть детская больница, та самая, куда еженедельно наведывалась Франсуаза Дольто.) Мне не нужны роды в джакузи. Когда придет час, я уж найду способ устроить себе неповторимые роды: нью-йоркская изобретательность поможет. Говорю Саймону, что мы и так уже сэкономили по полной, ведь я рожаю двоих детей по цене одного.

У меня начинаются схватки, мне делают анестезию, даже не спрашивая. Врач везет меня в стерильную операционную, чтобы можно было сразу сделать кесарево в случае необходимости. Я лежу на спине, ноги вдеты в стремена образца 1950-х, вокруг снуют незнакомые люди в хирургических шапочках и масках. Несколько раз прошу, чтобы кто-нибудь подложил мне подушки под спину, – хочу видеть, что происходит. Но никто даже не реагирует. Наконец – в качестве уступки – под меня подкладывают сложенную простыню, отчего становится совсем уж неудобно.

Как только начинаются роды, мой французский куда-то испаряется. Не понимаю ни слова из того, что говорит врач, и могу отвечать только на английском. Видимо, такое бывало раньше, потому что акушерка с ходу начинает переводить. Может, она упрощает слова врача или просто не очень хорошо знает язык – в основном слышу от нее только «тужьтесь» и «не тужьтесь».

Когда появляется первый малыш, акушерка протягивает его мне. У меня перехватывает дыхание. Вот он, «младенец А»! Только мы с ним начинаем знакомиться, как акушерка похлопывает меня по плечу.

– Простите… вам еще одного надо родить, – говорит она и уносит «младенца А» в неизвестном направлении. Тут я понимаю, что с близнецами придется нелегко.