Французские дети не плюются едой [секреты воспитания из Парижа]

Книги для французских четырехлеток пестрят обнаженной натурой и любовными темами. К примеру, у Бин есть книжка про мальчика, который случайно пришел в школу голым. И еще одна, про то, как мальчик, случайно написавший в штанишки, влюбляется в девочку, которая отдала ему свои, после чего сделала юбку из банданы. Авторы этих книжек — как и мои знакомые родители-французы — воспринимают детсадовские влюбленности как настоящие.

У меня появляется несколько знакомых, которые выросли во Франции, хотя их родители — американцы. Когда я спрашиваю, кем они чувствуют себя — французами или американцами, почти все отвечают, что это зависит от ситуации. Обычно они ощущают себя американцами, когда находятся во Франции, и французами, когда приезжают в Америку.

Кажется, Бин ждет похожая судьба. Кое-какие черты свойственные американским детишкам прививаются ей без труда: например, склонность постоянно ныть и плохо спать по ночам. Но над другими приходится поработать. Выбираю американские праздники, которые мы будем отмечать, отказываясь от тех, что требуют много готовки. Так, мы оставляем Хэллоуин и «выкидываем» День благодарения. День независимости (4 июля) почти совпадает с Днем взятия Бастилии (14 июля), поэтому празднуем оба одновременно. Я не уверена, что именно следует понимать под «классической американской кухней», но мне почему-то очень хочется, чтобы Бин полюбила сэндвичи с тунцом.

Я пытаюсь объяснить Бин, что значит быть американкой, но я еще хочу, чтобы она почувствовала, что значит быть еврейкой. В детском саду записываю ее в список тех, кто не ест свинину, хотя это вряд ли укрепит ее религиозное рвение. Она все пытается понять, что это за евреи такие, которые даже в Санта-Клауса не верят, и как бы ей увильнуть от всего этого.

— Не хочу быть еврейкой, хочу быть англичанкой, — заявляет она нам в начале декабря.

О Боге с ней пока не хочется говорить. Боюсь, если скажу ей, что Он всемогущ и вездесущ, то есть присутствует в том числе и в ее комнате, она до ужаса перепугается. (Она и так уже боится ведьм и волков.) Вместо этого весной готовлю чудесный ужин на еврейскую Пасху. Однако не успеваю произнести первую молитву о благословении, как Бин умоляет отпустить ее из-за стола. Саймон мрачно сидит напротив, всем своим видом показывая: «Ну, что я тебе говорил». Доедаем суп с шариками из мацы и включаем голландский футбольный матч.

Зато Ханука пользуется успехом. Возможно, потому что Бин становится на полгода старше. Плюс свечки и подарки, конечно. Но больше всего ей нравится, как мы поем и танцуем хору в гостиной, а потом в изнеможении падаем на пол.

Но через восемь дней, открыв восемь тщательно выбранных мною подарков, она по-прежнему настроена скептически.

— Ну вот и Ханука кончилась, мы больше не евреи, — говорит она. И спрашивает, придет ли к нам Санта-Клаус — Р`ere No"el, о котором она так много слышала в саду.

В канун Рождества Саймон уговаривает меня набить подарками наши ботинки, расставив их у камина. Мол, так делают в Голландии, и это культурная традиция, а не религиозная. (Вообще-то голландцы выставляют тапки пятого декабря.) Бин приходит в экстаз, проснувшись и увидев ботинки, хоть и получила в подарок дешевое йо-йо и пластиковые ножницы.

— Санта-Клаус обычно не приходит к еврейским деткам, но в этом году пришел! — щебечет она.

Теперь, когда я забираю ее из сада, между нами происходит примерно такой разговор.

Я:

— Чем занималась сегодня в саду?

Бин:

— Ела свиные отбивные.

Нам повезло, что мы, хоть и иностранцы, но из англоговорящих стран. Английский — самый популярный язык во Франции. Большинство французов моложе сорока говорят на нем довольно сносно. Воспитательница Бин просит меня и одного папу из Канады прийти как-нибудь утром и почитать детям вслух книжки на английском. Некоторые друзья Бин берут уроки английского. Их родители не устают повторять, как повезло Бин, что она билингва.

Но в том, что твои родители — иностранцы, есть и недостатки. Саймон вспоминает, как в детстве — он вырос в Голландии — ему всегда было стыдно, когда его родители говорили по-голландски на людях. Думаю об этом, когда в конце года в детском саду Бин родителей приглашают принять участие в концерте. Большинство французов, естественно, знают слова всех детских песен. Я же что-то мямлю невпопад, надеясь, что Бин меня не слышит.

Понимаю, что придется пойти на компромисс и примириться с двумя «личностями» Бин: ведь в то время как я пытаюсь сделать ее американкой, она стремительно превращается во француженку. Я уже привыкла к тому, что она называет Золушку Сандрийон, а Белоснежку — Бланш-Неж. Смеюсь, когда она сообщает, что мальчик из ее класса любит Спидеррмена — с французским раскатистым «р», — а не Спайдермена, Человека-паука. Но не хочу даже слышать о том, что семь гномов поют «Хей-хо» (а они действительно поют во французской озвучке). Некоторые вещи для американцев — святое!