Французские гастроли

Подслушивая разговор, чуть не опаздываю на своё выступление. Но слава богу успеваю на сцену вовремя и еле дожидаюсь финального Кан-Кана. После чего поручаю Мишель провести разбор выступления без меня и сославшись на неотложные дела, едва смыв сценический грим быстро переодеваюсь, прыгаю на мотоцикл и в полседьмого утра уже звоню в дверь охраны полпредства. Сообщаю что у меня есть срочные новости для Довгалевского, в приёмной присаживаюсь в его ожидании на стул и неожиданно засыпаю. Видимо это нервное.

— Миша, что произошло, что за спешка? — возле меня стоят с озабоченным видом Розенберг и Довгалевский, спустя минуту входит и Артузов. Они что, все трое тут ночуют?

Собравшись с мыслями, коротко пересказываю разговор в кабаре. От себя добавляю, что в одиночку такое большое здание поджечь проблематично. Наверняка штурмовики, заранее зная о поджоге подсуетятся и «добавят огоньку», чтоб происшествие вышло резонансным. Арест поджигателя, хоть и бывшего коммуниста, нанесёт непоправимый удар по репутации компартии Германии, чем обязательно воспользуется Гитлер, давно мечтающий расправится с оппозицией. Этого допускать никак нельзя.

Артузов вновь пытается выяснить у меня личности посетителей, на что опять только пожимаю плечами. Этих немцев вижу впервые, да и опознать говоривших в полумраке не представляется возможным. Отмечаю только то, что по всей видимости они не относятся к военной касте. Выправка сугубо штатская, а военнослужащие даже бывшие и в гражданской одежде выглядят как в мундире. Все трое переглядываются и отпускают меня домой отсыпаться. Ну да, у меня специфический режим дня и по утрам глаза сами закрываются.

Засыпаю в полной уверенности, что теперь-то я точно немного «подтолкнул» Историю в нужную сторону. На сто процентов уверен в том, что Артузов сейчас уже на дороге в Берлин и готовит какую-нибудь каверзу «коричневорубашечникам». В том, что у Артура Христиановича в Германии есть своя агентура и связи с немецкими товарищами, я ничуть не сомневаюсь. И даже немного горжусь своей причастностью, хоть и минимальной, к тому облому что ожидает штурмовиков Эрнста Рёма. Да уж… было бы чем гордиться.

В воскресенье в полпредстве играю очередной концерт и с горечью вспоминаю слова Фаины Раневской: — «Что-то давно не говорят, что я блядь. Теряю популярность», — первая фраза явно не про меня, а вот вторая — сто процентов. Это мой седьмой концерт в полпредстве и хорошо вижу, что интерес публики к моим концертам ощутимо упал. Честно говоря, они и мне уже набили оскомину, что уж тут говорить о зрителях.

Всё хорошо в меру, но если в первый раз концерт посмотреть и послушать интересно, во второй ещё терпимо, то в третий он вызывает одну скуку и раздражение. А многие зрители, особенно живущие в Париже, у меня уже в пятый, а то и в шестой раз. И репертуар практически не меняется, но это не от меня зависит. И мне не разрешают приглашать подтанцовку из кордебалета и нашу пианистку, а это уже просто обидно. К тому же играя на рояле не особенно и попоёшь-то. Жаль, что Марсель Израилевич этого никак понимать не хочет.

Каждый раз одно и тоже, «революционные, патриотические, народные». Никаких «жестоких романсов», никакого танго, фокстрота, чарльстона. В пору с тоски повеситься. Ещё пара таких концертов и в полпредство никого сдобным калачом не заманишь. После окончания концерта получаю свою долю вежливых аплодисментов, но не раскланиваюсь и ухожу, а поднимаю руку обращая на себя внимание зрителей.

— Уважаемая публика! Не знаю как Вы, но я уже устал от одного и того же репертуара. На пятое марта у меня запланирован очередной концерт на этой сцене, посвящённый нашим любимым женщинам. И пусть он называется днём женской солидарности, одно другому не мешает. В этот весенний день я хочу устроить праздник для наших верных подруг и соратниц. Приглашаю всех Вас на своё выступление с новым репертуаром, поверьте мне, Вы не пожалеете! — вот. Таких бурных аплодисментов я давно не слышал. Так что буду наслаждаться, пока жив.

* * *

— Это что ещё за демарш? Что ты о себе возомнил и что ты себе позволяешь? Ты кто такой? Что молчишь? Отвечай!

Кажется что Розенберга сейчас хватит удар. Таким взбешённым я его ещё не видел. Его просто трясёт от негодования. Какой смысл мне сейчас что-то ему отвечать? Пусть сначала проорётся. Концерт давно закончен, публика в предвкушении следующего концерта разошлась, по дороге обсуждая эту новость. А я остался и теперь внешне спокойно выслушиваю наезды своего «куратора».

О том, что надо менять репертуар, начал говорить буквально после третьего концерта. Но меня никто не захотел слушать и пока шла «ротация» публики ситуация была ещё терпимой, но судя по сегодняшнему выступлению свой «лимит интереса» уже исчерпал. Необходимо или срочно менять репертуар, или вообще прекращать концерты. Ко второму варианту я тоже готов.