— Я не счел необходимым вводить вас в курс дела сразу же. В конце концов, все имеют право собирать вырезки из прессы: эта коллекция, возможно, ничего не значит; этот тип — вовсе необязательно ваш старый знакомый. И если вы здесь ни при чем, зачем зря дразнить гусей? Вы и без приглашения часто путаетесь у меня под ногами. Я хотел допросить этого типа лично и посмотреть, стоит ли давать делу ход, как вдруг ему стало хуже, хотя по прибытии в больницу его состояние все же несколько улучшилось. Утром нам сообщили, что он готов. Я послал Фабра в больницу… остальное вам известно.
Комиссар перевел дух. Он имел на это право. Мы все трое помолчали. Наконец Фару спросил:
— Что вы обо всем этом думаете, Бюрма?
— Ничего, — ответил я. — Да, я знал когда-то Ленанте. Но я так давно потерял его из виду, что для меня он почти незнакомый человек. Может быть, мы напрасно ломаем голову над простым уличным происшествием?
— Оно было простым. Может, таким и останется. Я бы этого хотел. Но вот письмо, которое он, несмотря на свое состояние, изловчился вам переслать, может все перевернуть вверх дном. То, что он обратился к вам, Бюрма, здорово озадачивает! Вспомнил о вас, только очутившись на больничной койке, весь изрезанный ножом. Он вас втягивает в какую-то историю, не знаю, в какую, ко…
Я пожал плечами:
— В какую такую историю он может меня втянуть? Столько сложностей из-за пустяка — профессиональная особенность полицейского. Вот у инспектора, — я ткнул трубкой в сторону Фару, — есть, как мне кажется, своя теория.
Начальственные усы развернулись в том же направлении.
— Да, — сказал младший по званию. — Арабы, не арабы… А почему не арабы? Из него это с таким трудом вырвали, что, должно быть, это правда. Кем бы они ни были, Ленанте знал напавших на него. И хотя у него поубавилось прыти, кое-что от анархиста осталось. И он решил отомстить, не прибегая к помощи полиции, сказав себе, что его старинный товарищ Бюрма очень подходит для этого.
— Возможно, — кивнул Фару, поразмыслив, и нахмурил брови. — Если бы этот тип написал Президенту Республики или префекту полиции, мне было бы наплевать, но раз он написал Нестору Бюрма…
— Вечно мое имя так на вас действует, — сказал я — Вам следовало бы избавиться от этого недостатка.
— Вы правы. Из-за него у меня мутится в голове и я начинаю глупеть.
— На этот раз ничем не могу быть вам полезен. Все, что я знаю об этом деле, мне известно только от вас.
— Пожалуй, так.
Он взглянул на часы:
— Пошли отсюда, Фабр. Меня уже давно нет на месте, и, если в конторе меня разыскивают, им невозможно со мной связаться. Не хочу портить себе карьеру из-за Нестора Бюрма.
— Пошли отсюда, — эхом отозвался Фабр. И добавил мечтательно: — Вот если бы за это время нашли где-нибудь разрезанную на куски женщину…
Я усмехнулся:
— Если вдруг нашли, проверьте, нет ли у нее в руке письма на мое имя. Был бы случай еще раз мило поболтать.
— Кстати о письме, — сказал Фару. — Перешлите-ка мне на днях писульку Ленанте.
— Идет.
Комиссар подозвал официанта, расплатился, и мы вышли из пивной, прихватив с собой водилу Жюля. Я дошел вместе с троицей до их машины на улице Бобило.
— Я еду прямо в контору, — сказал Фару. — Могу подбросить вас по дороге, но только не в ваше сыскное бюро.
— Возьму такси или поеду на метро, — сказал я.
— Ладно. До свидания.
— До свидания.
Жюль включил сцепление, и полиция отчалила. Подумав, я решил пойти назад. Вернувшись к Розесу, взял в кассе телефонный жетон и позвонил в редакцию газеты «Крепюскюль». Судя по голосам, сначала мне ответила блондинка, потом парень, жующий резинку или обновляющий вставную челюсть, и наконец у меня в ушах заломило от баса моего приятеля-журналиста.
— Требуется небольшая услуга, — сказал я. — Посмотрите, что отловил на этих днях по тринадцатому округу парень, который пишет хронику уличных происшествий. Там должно быть нападение на старьевщика, некоего Авеля Бенуа, по-настоящему Ленанте, — его ранили ножом и обчистили арабы. Из этих трех строчек надо бы сообразить тридцать, и чтобы обязательно пошли в номер.
Марк Кове заинтересовался:
— Это начало какой-то истории?
— Скорее, конец. Упомянутый старьевщик только что почил в бозе от ран. Когда-то давным-давно я был с ним знаком.
— И решили сделать ему посмертную рекламу?
— Да нет, этому парню не понравилось бы, что о нем пишут в газетах. Он был без претензий.
— Вы исполняете его последнюю волю?
— Пожалуй.
Я повесил трубку. Телефон был рядом с «одним местом». Я заперся в кабине, перечитал в последний раз письмо Ленанте, разорвал его и отправил в унитаз в кругосветное плавание по канализационному коллектору. Теперь если бы Флоримон Фару пожелал ознакомиться с этим документом, ему пришлось бы облачиться в скафандр. Потом я подошел к стойке, опрокинул еще одну рюмку и вышел из пивной. В соседней галантерейной лавке я купил план квартала, рассмотрел хорошенько и решил пройти из конца в конец по его главному проспекту.