— Да, думаю, что этот день ты помнить будешь. И ты, и Деланд. — Я небрежно кивнул в сторону последнего. — Интересно, с чего это он приперся сюда? Ах да: желудок у него расстроился, и он пришел об этом поговорить. Отчего бы это? От устриц или от страха? Пока, ребята. В конце концов вы не обязаны мне доверять. Ленанте доверял, но он был идеалистом. А у меня сложилось впечатление, что вы уже давно не идеалисты. Привет! И пожелайте, чтобы меня не сбила машина или не упал на голову кирпич, иначе мне пришлось бы думать, что не обошлось без вас.
Отличная речь!
Из бистро на улице Гоблен, куда я через несколько минут зашел выпить, чтобы перебить во рту вкус шампанского, предложенного этими иудами, я позвонил домой. Никто не снял трубку. Возможно, я неправильно набрал номер. Я набрал его еще раз, стараясь не ошибиться. Казалось, на том конце провода аппарат насмешливо стрекотал в зловещей, пугающей тишине. Звонок прозвонил пятнадцать раз, я сосчитал. Мой Бог, Ленанте, мост Толбиак, остепенившиеся анархисты — виновные или невиновные, — к чертовой матери все это! Плевать я на все хотел! Никто не отвечает. Никто не берет трубку. Я стремительно выскочил из бистро, поймал таксиста — редкого, единственного, неповторимого, который согласился ехать туда, куда мне надо. Может быть, это добрый знак. Если бы так!
— Белита! — позвал я, как только открыл дверь.
Никто не отозвался. Я прошел в кабинет, в спальню, заглянул на кухню, снова вернулся в спальню. В квартире никого не было. Я вернулся в кухню — выпить, чтобы восстановить силы. Налил полный стакан, но не прикоснулся к нему, смотрел на него, как дурак, не понимая, зачем я его налил. Сходил посмотреть на кровать. На ней лежала записка. На кровати! Красивый почерк, тот, которым был надписан конверт с письмом Ленанте. В записке было:
Это был гнусный квартал. Он хватал меня за подошвы как клей, на который ловят птиц. Мне на роду было написано слоняться по нему в поисках чего-нибудь: куска хлеба, убежища, привязанности, Я прочесывал его в поисках Белиты. Вовсе необязательно она должна была сюда вернуться. Очень вероятно, что она была где-нибудь в другом месте, но я сейчас был тут. И может быть, не только для того, чтобы ее найти. Может быть, просто для того, чтобы свести старые счеты с этим кварталом. Зрение проделывало со мной странные фокусы. Как только я видел вдалеке женский силуэт, мне казалось, что та женщина в красной юбке. Платья, пальто, юбки — все были красными. Весь мир окрасился для меня в красный цвет.
Я пошел в проезд Отформ: там никого не было. Никого не было и в Иври, где, по словам Белиты, обреталось ее племя. Сальвадор, Долорес с шайкой смылись, как я и предсказывал. Хоть это хорошо. Я ушел оттуда, разузнав кое-что от одного мальчугана. Он видел цыган в старом бараке в Газовом тупике. Я двинул туда, но и там никого не было. Вернулся в Иври — а вдруг плохо посмотрел в первый раз, — но я хорошо посмотрел: там никого. Я чувствовал, как благотворно действует усталость на мои нервы. Пойдем дальше! Еще несколько километров пешком, и я смогу заснуть. По широкой каменной лестнице поднялся на мост. Тумана на этот раз не было. Решусь сказать, что было даже как-то весело. Спускались сумерки, но последние лучи солнца успешно с ними боролись. Незаметно я оказался на перекрестке улицы Ватта. Здания Армии спасения еще сильнее напомнили мне о Белите. Я представил ее себе такой, какой видел сегодня утром на постели — в моей пижаме.
Дорогая! Я произнес это так, как если бы рассчитывал, что телепатическим способом ей это сообщится в том месте, где она сейчас находится, и ей будет приятно, что я серьезно отнесся к ее словам. Как бы сентиментальный подарок. Я вошел в одно из зданий Армии спасения.