Французский дневник

Мы распаковываем фотографии и, захватив катушку скотча, направляемся к полкам, на фоне которых состоится наше последнее выступление. Немедленно откуда-то появляется мужичок с курчавыми, как у фавна, волосами, держа в одной руке коробочку острых маленьких гвоздиков, похожих на граммофонные иглы, а в другой руке — аккуратный, нужного веса молоток.

— Вот это дело, — не боясь быть понятым, вслух рассуждаю я. — Мужик — сразу сообразил.

Мы стараемся развесить фотографии поэффектнее, чтобы “Север” так и стоял у всех перед глазами.

— Давай сюда этот пейзаж… Так… А сюда портрет старика…

— А что, — вдруг заинтересованно (по-французски) спрашивает понятливый мужик. — По-русски тоже будет “портрет”, “пейзаж” — как и по-португальски?

— Ну, да, — говорю я. Он, выходит, португалец.

— “Абажур”? — продолжает интересоваться мужик.

— Конечно, “абажур”.

Лицо его выражает высокую степень удовлетворения.

Через полчаса, когда мы заканчиваем развеску, зал магазина уже полон. Я вижу среди публики Николя Планше с девушкой, Колетт Олив (чей дом так памятен мне по Провансу), весь коллектив издательства “Verdier”, и огромное множество других людей, которых я не знаю, но которые все почтительно здороваются с Элен, успевшей как следует прихорошиться с дороги, сделать прическу и облачиться в какое-то дымчатое платье.

— Добрый день, — бочком протиснулась ко мне Колетт. — Поскольку Жерар еще в провинции, он поручил мне сделать вам одно предложение. Я полагаю, после выступления мы сумеем обсудить? Если, конечно, вам интересно работать в русле программы издательства…

— Скажите, Колетт, а здесь, у Чана, есть Малларме?

— Малларме у Чана? Ну, разумеется, есть!

Она что-то коротко сказала непонятливой старшей, и та, совершенно прояснев умом, мигом притащила откуда-то двухтомник Малларме — такой же, какой подарил мне Пьер.

Я открыл книгу и прочел:

“Каждая душа есть мелодия, и требуется ее подхватить, на то есть у всякого своя флейта или скрипка”.

— Вы прекрасно все понимаете, — таинственно улыбнулась Колетт. — Речь идет о серии современных русских авторов. Жерар хочет, чтобы ее составили вы…

Элен подошла и заняла место за столиком.

— Здесь все наши, — сказала она. — Так что не подведите.

“Все наши”. За исключением Армана Гатти и Жерара, пожалуй, все, — подумал я. — Поэты и переводчики, актеры и художники, книгопродавцы-романтики и авантюристы, партизаны глагола “быть”, решившиеся “быть” во что бы то ни стало, даже если это сведет на ноль возможность “иметь”. Я вспомнил Сен-Мало и подумал, что среди публики мне жестоко не хватает Фредо Тонолли, уехавшего уже, видимо, на Чукотку, и Кеннета Уайта, занимающего свою партизанскую позицию в Бретани, Жоселины Олливье-Анри, на свой страх и риск изыскивающую драгоценную словесную руду на дальнем берегу Гренландии… Я бы еще хотел видеть тут “горных философов”, Ивана Миньо, Жана-Франсуа и, разумеется, Пьера Ландри, но все они были заняты охраной неведомых высот у плато Тысячи Коров и не могли покинуть свой пост. Итак, Малларме. Это пароль. Я кашлянул и начал:

— Я хочу представить вам свою книгу, выпущенную издательством “Verdier”. Это книга о необходимости быть верным долгу. Иначе говоря, о необходимости исполнить те заповеди сердца, которые оставило в нем детство. О необходимости во что бы то ни стало реализовать свои детские мечты — потому что это лучшее, что есть в нас… Потому что только через это мы обретаем возможность быть.

Зал ответил сочувственным шевелением.

— Я расскажу, как пытался проникнуть в самое сердце сказки, в волшебный мир. Ибо в детстве мы все в него верим. И если бы эта попытка удалась — это было бы действительно грандиозным прорывом. Но она не удалась. Потому, наверно, что я слишком многое растерял и забыл со времени своего детства. И все же она была предпринята. И даже, — я сглотнул, — она не была совсем уж неудачна… — И я рассказал историю о том, как ночью ходил искать маленьких подземных человечков — сииртя.

Через два часа, когда мы с Элен уже ничего из себя не представляли от усталости, аудитория была наконец удовлетворена. В первый раз у меня было впечатление выдержанного экзамена. Я настолько выдохся, что решил отложить разговор с Колетт, хотя он очень заинтриговал меня.

— В конце концов, у нас еще будет завтра, — улыбнулась она.

— О, завтра. Несомненно, будет завтра. Теперь всегда будет завтра, — сказал я.