Французский обиняк

Все время думаю о вас, тебе и Владьке. Сколько не успели сделать, а все было так реально, и вот эту реальность я себе воображаю. Квартира бы превратилась бы в музей».

Сравнил с предыдущим, более злым и провокаторским. Вызвал к себе на беседу.

— Гражданин начальник, заключенный Вьюгин по вашему приказанию прибыл!

— Как настроение, как условия? — Начальник посматривал на этого большого, красивого мужчину и как удивился еще тогда, до прибытия этого убийцы в лагерь, так и продолжал удивляться, когда к нему прилетел из Москвы худощавый, жилистый полковник КГБ с умопомрачительным удостоверением.

— Быстров! — представился он. — Из Управления делами КГБ. К вам скоро поступит некий гражданин Вьюгин на отбытие срока за убийство.

— Ну, да! — подтвердил начальник лагеря. — Наша колония перевоспитывает не одного такого! Строгий режим!

— Вот, вот! — подхватил Быстров. — А нельзя ли внести некоторые коррективы в условия содержания?

— Товарищ Быстров, у нас есть внутренний устав, протоколы содержания и прочие ограничительные бумаги, изменить которые мы не вправе! Вы хотите какого-то послабления, смягчения режима для вашего бывшего офицера? — Начальник колонии взвесил на руке папку, где были написаны имя и фамилия будущего заключенного.

— Нет, совсем напротив, мы не довели до конца его дело. Он скрылся за этой статьей об убийстве! — решительно сказал Быстров, понимая, что с этим пожилым, суховатым полковником надо быть предельно откровенным.

Всего несколько дней назад он настойчиво докладывал помощнику, что надо продолжать вести предателя и в лагере, где тот отбывает наказание за убийство.

— Оставить это дело я не могу! Задета моя профессиональная гордость, он смог уйти от меня. Пусть таким способом, но он улизнул, и я хочу его достать.

— Конкретные предложения есть? — Помощник скучно поднял глаза на Быстрова.

— Изложу устно! — жестко ответил Быстров и коротко изложил свои предложения.

— Ну, это… — помощник начал было строить фразу, но передумал и коротко кивнул Павлу Семеновичу. — Согласен! Действуйте!

Быстров испытующе смотрел на начальника лагеря, еще раз прикидывая про себя, говорить ли с ним напрямую, без экивоков, или закамуфлировать свою просьбу в обтекаемые формы. Решил продолжить говорить напрямую:

— Нужно дать задание вашему проверенному человеку, который будет оказывать психологическое давление на гражданина Вьюгина. Организовать для него невыносимые условия, как для убийцы случайного невинного человека и искалечившего беззащитную женщину, которую тоже хотел убить.

— Ага, признаться впервые так говорят напрямую, да еще о своем коллеге!

— Он мне не коллега, а сволочь, который продал секреты Родины.

Начальник лагеря оценивающе смотрел на Быстрова, стараясь понять, по какой мотивировке тот так жестко говорит о Вьюгине. Личное или служебное?

— С такими мокрушниками у нас разговор короткий! — выдавил из себя начальник.

— Это как понимать?

— Да так и понимайте, как сказал. У нас и без ваших установок к таким относятся, как к недочеловекам! Кодекс негласный действует!

— Ну, вот и хорошо! Тогда только одна просьба, усильте это своими возможностями! Сделать невыносимые условия, чтобы он сам захотел сбежать отсюда, сделав признание в своем главном преступлении!

Этот разговор, который произошел год назад, сейчас вспомнился начальнику лагеря, и он спросил:

— Как настроение, как условия?

— Претензий нет! — Вьюгин понимал, что этот вызов к начальнику может принести какие-то изменения в его жуткую, кромешную лагерную жизнь.

— Тут вот какая штука, — начал осторожно начальник, — в ответ на вашу просьбу дать дополнительные показания следствию поступило распоряжение этапировать вас в Москву. Подробностей не знаю! — тут же добавил он.

— Ну, что же, в Москву, так в Москву! Может быть, и будет пересмотр дела! — Вьюгин напряженно пытался уловить ответ на вопрос, для чего эта отправка в столицу вместо приезда местного следователя военной прокуратуры.

— Не думаю, пересмотра не будет, так что не тешьте себя иллюзиями! — Начальник откинулся на спинку стула, вглядываясь в заключенного. — Помните, как вы в своем моноспектакле о французской революции говорили, я и не помню в точности, про эти самые иллюзии! Как там это было у вас, длительные иллюзии…

Вьюгин немного помедлил, потом, будто вспомнив, процитировал:

— Длительная иллюзия приобретает все атрибуты истины! Так сказал Анатоль Франс.

— Вот это я имел в виду! Не идите на поводу этого изречения! — Начальник положил ладонь на папку с бумагами Вьюгина: — Я выдам хорошую характеристику и напишу сопроводиловку, ну а там уж решайте все по обстоятельствам! Идите!

Вьюгин ушел, а начальник лагеря из другой папки достал телефонограмму и еще раз перечитал короткие, сухие строчки приказа Генеральной прокуратуры от имени Главного военного прокурора СССР. Покачал головой и снова задвинул. Начальник понимал, что к лучшему ничего не будет, а только к худшему.