Разведгруппы, сменяя друг друга, продолжали собирать информацию о системе охраны склада, о количестве часовых и порядке их смены на постах, искали уязвимые места. За две с лишним недели удалось сделать немало, но… Камнем преткновения были минные поля перед складом. Все попытки добыть карту этих полей так и не увенчались успехом. Карта хранились в сейфе начальника склада, и к ней, помимо начальника, имел доступ только командир роты охраны. Единственным местом, через которое можно было прорваться на склад, оставались въездные ворота. Однако подходы к ним находились под прицелом пулеметов двух дотов.
Почти полмесяца наблюдений за складом было потрачено впустую – от операции пришлось отказаться. Стремясь наверстать упущенное, Рябов, Петриченко и Загороднев стали искать новые объекты. И такой объект нашелся.
Информация, добытая разведгруппой Орлова, была настолько невероятной, что в нее трудно было поверить.
Докладывая, Орлов изобразил на листе бумаги нечто напоминающее гигантскую катапульту: массивная стальная конструкция длиной более пятидесяти метров, установленная на бетонном основании под углом к горизонту. По всей длине наверху располагались направляющие, под которыми был смонтирован гигантский цилиндр и имелся ряд непонятного назначения узлов. Инженерная мысль подсказывала Рябову, что эта конструкция представляла собой пусковое устройство для немецкого «чудо-оружия», о котором он слышал от Андреа и Бернара. В своем выводе Рябов не ошибся.
С осени 1943 года в обстановке строжайшей секретности командование вермахта приступило к строительству боевых стартовых позиций в северной части Франции для ракет «Фау» – действительно уникального, не имеющего на тот период времени аналогов оружия. Конструкторский гений Вернера фон Брауна, уникальные технические знания инженеров и исполнительные руки немецких рабочих воплотили дерзкий замысел в орудие убийства.
Снаряд представлял собой «сигару» длиной почти 14 с половиной метров (14 300 мм), с максимальным диаметром 1650 миллиметров. Стартовый вес ракеты-снаряда составлял 14 тонн, из них почти тонна (980 кг) приходилась на мощный боевой заряд, 8760 килограммов – на компоненты топлива и 3060 килограммов – на саму конструкцию с двигательной установкой. Максимальная дальность полета составляла внушительные для 1940-х годов 320 километров, максимальная скорость полета достигала почти 6000 километров в час (5940 км/ч), а высота траектории – 90 километров. В некоторых опытных стартах фон Брауну удалось поднять свое изделие до высоты «ближнего космоса», вплотную подойдя к возможностям первого суборбитального полета. Настоящим революционным технологическим решением стало применение на «Фау» автоматической системы наведения боевого заряда на цель. По ходу полета она обрабатывала координаты цели, которые вводились на земле, и заменяла собой летчика. Первый учебный пуск «Фау» состоялся в марте 1942 года. Присутствующие на показательном пуске фашистские бонзы пришли в восторг от увиденного и посчитали, что теперь у Рейха есть «чудо-оружие». Они надеялись, что с таким оружием неудачи на фронте остались позади и «Фау» непременно изменит ход войны. Несмотря на имевшиеся серьезные недоработки, Гитлер требовал от Брауна как можно скорее наладить массовый выпуск «Фау», чтобы начать боевое применение ракет.
Ранним утром 13 июня 1944 года, через полтора года после первого испытания «Фау», странный жужжащий звук поднял на ноги ничего не понимающих жителей Лондона. Характерный звук издавал пульсирующий воздушно-реактивный двигатель. Из десяти запущенных снарядов до цели успешно долетели только четыре. В дальнейшем обстрелы продолжались почти ежедневно и приводили в ужас британцев. От «жужжащей смерти», как они ее называли, не было спасения. До 29 марта 1945 года по Британии было выпущено около десяти тысяч снарядов, из них цели достигло только 3200 и 2419 непосредственно поразили кварталы Лондона. Общие потери британцев от применения «Фау» составили 6184 человека убитыми и 17 981 ранеными, в основном это было обычное гражданское население. Взрывы привели к полному разрушению 24 491 здания, еще 52 293 здания пришли в непригодное состояние.
Всего этого Рябов и его товарищи, конечно же, не знали. Но непонятная конструкция не давала покоя Рябову. Он записал в своем дневнике: