Французский палач

Крики продолжались. На девяти языках и множестве диалектов высказывались мнения о том, кто виноват в драке. Приятели Акэ, пятнадцать человек из одного племени, просто ритмично топали ногами и негромко пели, звеня в такт цепями. Помощники Корбо сновали между ними, раздавая удары направо и налево. Это не помогало; наоборот, шум все усиливался, особенно после того, как Немой, который лежал так неподвижно, что все сочли его мертвым, внезапно перевернулся и наблевал прямо на ноги Корбо.

— Тихо, собаки! — крикнул надсмотрщик, рассвирепев, и лягнул неудачника из Ниццы прямо в лицо, так что тот снова потерял сознание.

Его приказ остался без внимания. Теперь уже казалось, будто вопят все без исключения.

Находясь в семи рядах от драки, Да Коста прыгал на Месте рядом с Жаном.

— Ага! Дай ему еще!

— А ты на чьей стороне? — рассмеялся Хакон.

— Ненавижу этого портового крышенка Немого. Украл у меня прекрашную деревянную вштавную челюшть.

— А почему его прозвали Немым?

Хакон любил, чтобы в истории было понятно, что представляют из себя все действующие лица.

— Яжык вырван. Наверное, жа богохулынтво. Ага! Отдай его темнокожему!

И с этими словами Да Коста снял с себя цепь и бросился вперед вместе с остальными вольными, чтобы лучше видеть происходящее.

Хакон протянул руку:

— Ставлю кусок хлеба против твоей соленой рыбы, что, когда щепку вынут, черный умрет от потери крови!

Жан принял пари:

— Идет. По-моему, он выдерживал и не такое.

Шум все нарастал. Корбо со своими подручными уже не справлялся с ситуацией: их крики и щелчки плетей тонули в шуме. Надсмотрщики отступили в проход. Корбо требовал свою аркебузу; грохнул выстрел. Все гребцы инстинктивно пригнулись.

— Что означает это безобразие?

При звуке гнусавого голоса наступила внезапная тишина. Капитан Луи Сен Марк де Лавальер, которого все называли Большеносом, стоял на корме. Позади него двадцать солдат опустили дымящиеся ружья.

Во время плавания он старался появляться на палубе как можно реже, выходя только для того, чтобы управлять маневрами. Ему противно было находиться на палубе, там невыносимо воняло. Только в своей тесной каюте с небольшим коридором, куда залетал ветер, выдувая запахи, и постоянно прижимая к носу что-то надушенное, он получал передышку. Корбо и Августин, сержант, под командованием которого находилось восемьдесят солдат, получали от него приказы вдали от мерзкого запаха. Конечно, они всегда приносили вонь с собой — и их быстро отсылали прочь. Луи с удовольствием оставался один, чтобы развлекаться с оружием, которым были увешаны стены его каюты. Он пускал изготовленные им самим стрелы из турецкого лука в буй, привязанный на корме, и читал возмутительную писанину сквернослова Рабле, бывшего монаха.

Он как раз дочитал до середины чудесный пассаж из «Гаргантюа», в котором так прелестно обнажалась помпезная глупость церковного учения, когда нарастающий шум отвлек его, заставив потерять ход сложного доказательства. А потом в дверь ворвался Августин и, как всегда возбужденно, завопил, что «гребцы бунтуют».

— Чепуха! — заявил Луи и, взяв в одну руку большой металлический ароматизирующий шарик, наполненный сухими фиалками, а в другую — пистолет, решительно вышел на палубу.

Он, конечно, приказал дать залп в воздух. Вот что он имел в виду. Гребцов и без того не хватает, а Августину понадобилось застрелить сразу нескольких! Этот идиот не в состоянии был бы устроить даже оргию в борделе! Когда пороховой дым немного рассеялся, стал ясно виден царящий внизу хаос. А с ним пришла и вонь. Капитан поднес ароматический шарик к самому носу и, уткнувшись в него, вопросил:

— Ну, Корбо, ты можешь объяснить, почему я вынужден подниматься на палубу, чтобы восстановить порядок?

Единственный глаз Корбо яростно вспыхнул.

— Это все из-за того сучьего бабуина! — выпалил он, на что окружившие его вольные гребцы отозвались обезьяньими воплями. — И из-за этого провансальского подонка!

Корбо был гасконец, и очень этим гордился. Он еще раз лягнул распростертого в грязи Немого, который громко вскрикнул.

— Верни это отребье на места! — крикнул капитан.

Вольные побежали на места, увертываясь от плетей и хрюкая в нос. Корбо надеялся, что капитан не поймет их издевки. Он и так был очень зол.

Но капитан ничего не заметил. Его заботило только восстановление порядка. Гребцов следует научить выполнять приказы мгновенно, как только они отданы. Во время морского сражения от этого может зависеть победа или поражение. Поражение часто занимало мысли Лавальера, ибо он знал: если ему не посчастливится и он выживет при поражении, его обедневший пьяница-отец не в состоянии будет наскрести денег на выкуп, и тогда он в конце концов будет и сам прикован к одной из таких скамей. И его страшили не зверства. Его страшила вонь.

— Поставь виновных передо мной!