Французский палач

Но как все это рассказать? С наползающим рассветом в Жане поднималось чувство безнадежности. История, поведанная безумцу и его птице сквозь прутья железного гроба, – невероятная история об убийстве королевы и ее просьбе к своему убийце – просьбе сделать невозможное! Люди в здравом рассудке сочли бы его сумасшедшим, а сумасшедший слушатель… Ну что ж, возможно, он единственный сочтет его нормальным.

Жан попытался решить, с чего начать. Со своего жилища в Сен-Омере, где он безнадежно оставался трезвым, хотя постоянно пил вино? С объяснений, почему избрали именно его? Со своего умения владеть мечом палача?

Он не умел говорить: его профессия редко требовала слов. Но тут они внезапно пришли к нему. Давным-давно, в счастливые дни, он убаюкивал свою дорогую дочурку Ариэль: она засыпала под его коротенькие истории. Больше всего ей нравились те, которые были простыми и правдивыми. И он глубоко вздохнул и начал.

Глава 3. КАЗНЬ

Туман окутывал лодочку со всех сторон. В клубящемся белом облаке терялась вода, похожая на прокисшее молоко. Казалось, они никогда не доберутся до пристани. Лодочник, такой же медлительный, как и его суденышко, жаловался на поздний час и полуночное плаванье. Жан решил, что таков, должно быть, лимб – приграничная область ада, где тело и воля бессильно изнемогают рядом с тем местом, которого им не достичь никогда.

А когда они наконец оказались у цели, даже он, редко прибегавший к крестному знамению, последовал примеру лодочника и перекрестился. Немалую часть жизни Жан проводил в подобных местах: этого требовала его профессия. Он бывал в тюрьмах и узилищах, куда никогда не заглядывало солнце, где были только вонь обреченных и крики отчаявшихся. Но эта крепость! В ней словно сосредоточилось все зло, все пороки королевства. Она присела над водой, как гигантская ядовитая жаба, и, когда они проплыли под ее стенами, Жану показалось, будто его засасывает в ее пасть.

– Проклятый Тауэр! – пробормотал лодочник и снова осенил себя крестом.

Наемнику полезно знать языки, и во время кампании Жан выучил английский достаточно хорошо, чтобы понять, что эти слова имеют второе значение: «Кровавая башня».

Лодка заплыла под решетку, которую перед ними медленно подняли, и царапнула бортом о деревянный причал, где лодочник задержался ровно настолько, чтобы Жан и его скудный багаж оказались на берегу, а потом сразу же отчалил, поспешно вернувшись на открытую воду и даже не оглянувшись. Те же невидимые руки, что подняли решетку, сразу же ее опустили. Жана ожидали, и тем не менее ему пришлось простоять на пристани достаточно долго, чтобы ощутить леденящий холод. Вода, плескавшаяся у причала, словно говорила на множестве языков, и ее речь эхом отдавалась от низкого свода.

Наконец по камням загремели сапоги, звякнул металл – и сквозь тьму еле пробился неверный мигающий свет.

– Ромбо?

– Да, мсье.

– Иди за мной.

Призрачный офицер провел Жана по лабиринту переходов, и наконец они поднялись по длинной винтовой лестнице. Помещение оказалось неожиданно светлым и теплым. Палач ожидал увидеть только тюфяк в углу камеры или каморку под эшафотом. А здесь имелся лежак, в очаге пылал огонь, на каменный пол была брошена овечья шкура, а на столе обнаружилось даже вино, хлеб и сыр.

– Благодарю, мсье, – обратился Жан к офицеру, который, как теперь стало видно, был высоким, белобрысым и довольно молодым. Его голос мог бы принадлежать человеку куда более старому.

– Мое имя Такнелл, и все это приготовил для вас не я, – ответил офицер на том совершенно лишенном напевности французском, на котором обычно говорят англичане. – Можешь поблагодарить королеву… – Он замялся и покраснел так, что его молодость стала еще более заметна. – Я имел в виду Анну, твою… Конечно, как ты знаешь, она уже не королева, иначе ты не оказался бы… – Он помолчал, а потом опустил взгляд и договорил: – Не оказался бы здесь, наверное.

Выдав себя этим неожиданным взрывом чувств – он и правда был совсем мальчишка! – офицер собрался уйти. Жан поднял руку, остановив его.

– Мсье, не будете ли вы так добры… Когда мне предстоит встретиться с моей клиенткой?

Изумленный этим словом, Такнелл посмотрел на палача по-ново.

– Утром, после ее молитвы. Ты выполнишь это… свою работу… следующим утром.

Кивок – и он ушел.

Жан поел и выпил вина. Оно оказалось превосходным: нагретое и приправленное медом и какой-то незнакомой травой. Удивляясь собственной удаче, он завернулся в плащ, придвинул лежак к огню и быстро провалился в глубокий сон. Сновидений почти не было, только перед самым рассветом ему привиделось, будто кто-то волочет его по затхлому коридору. В хватке чудилось нечто тревожащее, а проснувшись, он обнаружил, что рука, за которую его тащили во сне, болит.

Вскоре Такнелл принес ему еды и некрепкого пива, а потом вернулся, чтобы снова провести его по витой лестнице на свет.