Французский поход

— Все обстоятельства, заставляющие королей требовать к себе генералов и полковников, — чрезвычайны, — устало поведал Кржижевский, опускаясь в ближайшее кресло.

— В этом я не сомневаюсь, — озадаченно согласился полковник, поняв, что никаких сведений, хоть как-то объясняющих интерес к нему монарха, поручик дать не может. — Возможно, перед отъездом вы виделись с королевой?

— Рассказ об этой встрече был бы значительно интереснее другому полковнику, князю Гяуру, — уже едва слышно молвил поручик. — Ольгица, Власта… Если королева прибегает к колдуньям, это всегда не к добру…

— Простите, а кто такая Власта?

Ответа он не получил. Подойдя поближе, обнаружил, что Кржижевский спит, запрокинув голову на спинку кресла, и с каждым вдохом по-детски сонно причмокивает губами.

Спать Хмельницкий уже не ложился, это было бы бессмысленно. Одевшись и погасив свечи, он подошел к окну и, распахнув его, долго стоял, подставив грудь влажной ночной прохладе и глядя на звездное небо. Это были минуты его обычных ночных раздумий, минуты «звездных гаданий».

На рассвете полковник вышел из номера, решив, что бессмысленно будить спавшего в кресле поручика. В качестве адъютанта он решил взять с собой Лаврина Урбача. Только его. Считая, что этот человек может пригодиться ему во время поездки, как никто иной.

Лаврин охотно согласился, однако тотчас же поинтересовался:

— А кто вам посоветовал взять меня?

— В таких решениях я иногда обхожусь без советников, — несколько заносчиво осадил его генеральный писарь. Лаврин понимающе улыбнулся и промолчал, хотя разговор счел неоконченным.

— Это я к тому спросил вас о совете, что попутчик у нас будет особый, — вернулся к нему сотник, уже подводя Хмельницкому оседланного коня.

— Вы имеете в виду поручика Ольховского? Да, он, вместе с двумя другими драгунами, будет сопровождать нас.

Урбач вновь загадочно улыбнулся и не стал вдаваться ни в какие объяснения.

50

Поручик со своими драгунами действительно терпеливо дожидался их рядом с постоялым двором, на площади, где недавно казнили атамана Голытьбу и где до сих пор, на устрашение всей Польше, стояли помост и плаха.

Он встретил Хмельницкого у ворот, представился, представил своих гусар и вопросительно взглянул на стоявшую неподалеку карету.

— Это для меня? — удивился Хмельницкий. В разговоре с поручиком о карете речь не заходила.

— Затрудняюсь сказать, — ответил поручик, долгой тягостной паузой засвидетельствовав это затруднение. — Но тайному советнику, господину Вуйцеховскому, который ждет вас в карете, вы явно нужны, — объяснил он, приближаясь вместе с полковником к экипажу советника.

— Да, полковник, да, вы нужны мне, — мгновенно выкатился из кареты небольшого, почти карликового росточка человек в черном цивильном костюме с черным шарфом вокруг шеи, оба конца которого сползали с черного, нараспашку, дорожного плаща. — Тайному советнику Вуйцеховскому. Никому не известному, никем в Варшаве не узнаваемому тайному советнику.

Несмотря на довольно прохладное туманное утро, Вуйцеховский был без шляпы. Коротко стриженые волосы его, зачесанные на правую сторону, образовывали своеобразное кепи с гребнем посредине. Огромное кепи на огромной, совершенно не пропорциональной туловищу голове.

— Садитесь, господин полковник, садитесь. Я спутник недолгий и неутомительный. До пятой версты от Варшавы. Всего до пятой версты.

— Обычно предпочитаю верхом.

— Знаю, полковник, знаю: только верхом. Храбрый полковник. На коня — и в бой. — Когда Вуйцеховский говорил, все лицо его, все существо излучало какую-то особую доверительность и искренность. Он казался предельно, до глуповатой наивности, простецким, покладистым и откровенным. Всем своим видом, всем поведением, каждым словом, улыбкой — он как бы предупреждал, умолял своего собеседника: «Только не надо со мной мудрить! Будьте проще. Говорите откровенно. Излейте мне душу, как не изливали никому другому в этом мире».

— Вы прекрасный наездник — кто этого не знает? Один из лучших наездников Речи Посполитой от Гданьска до Каменца. Будь я таким же всадником, разве я стал бы утомлять вас тряской в этой мещанской карете? Правда, мой кучер уверяет, что его карета самая быстрая в Польше. Но кто ему поверит?! — расхохотался Вуйцеховский. — Кучер уверяет!.. Кучер Вуйцеховского! Нет, действительно, кто ему поверит? — похлопывал он спешенного Хмельницкого по локтю, подгоняя к подножке кареты.

«Похоже на арест? — мелькнуло в сознании Хмельницкого. И тут же полковник возмутился: — Этот? Меня? Какими силами? Драгунами поручика Ольховского?»

Он взглянул на поручика. Тот смотрел на помост, оставаясь совершенно отстраненным от того, что происходило у кареты. И уж, во всяком случае, не предвидел никакого конфликта.