Читаем Французский роман полностью

Женщина, воспитывающая двоих детей без мужа, – каторжанка. Теперь я понимаю, кто такая мать-одиночка – это человек, подаривший вам жизнь, чтобы принести в жертву свою. Мать бросила сначала отца, затем отчима и после этого только тем и занималась, что искупала перед нами грехи, в которых мы ее не обвиняли. Она приняла решение стать независимой, иными словами, святой – по образу и подобию ее деда, героя-самоубийцы 14-го года. Знаю, многие писатели высказывают массу претензий в адрес матерей. Лично я испытываю к своей только благодарность. Ее любовь к нам не ведала границ. Наверное, она тешила себя мыслью, что уж мы-то с ней навсегда, – в этом она тоже ошибалась. Помню, я привез из Нью-Йорка майку с надписью, которая ее страшно рассмешила: «I survived a catholic mother»[96]. В своей любви она была такой собственницей, что это порой причиняло нам боль. И она без конца просила прощения за то, что любит нас так сильно. Ее любовь временами вгоняла в тоску, казалось, мать пытается заполнить ею пустоту. Мы с братом извлекли максимум выгоды из материных неудач в личной жизни и феминистического рабства: если раньше женщины просто сидели с детьми, теперь они сидят с детьми да ВДОБАВОК им приходится вкалывать. Сбросив оковы брака, мать работала в издательстве и одна растила двоих детей – не думаю, что она была счастлива. Я – ребенок, воспитанный в обычаях нового матриархата; я всегда боготворил мать, но, разумеется, мечтал взять реванш над прочими женщинами. Мое детство сформировало из меня существо, жаждущее женского тела и раздираемое мстительным женоненавистничеством. У матери не было никого, кроме нас, и мы хорошенько этим попользовались: в нашем распоряжении оказалась освобожденная женщина-домохозяйка. Мы вышли победителями из войны за любовь, повергнув всех соперников-мужчин. К концу нашей юности мы превратили нашу мать в рабыню. Мы на практике доказали существование ранее не описанного синдрома – соревновательного Эдипова комплекса, при котором два мальчика лезут вон из кожи, чтобы заполучить мать в единоличное владение. Меня до сих пор терзает вопрос: уж не из-за нас ли она сегодня живет одна?

37

Родительское наследство

Вот что я получил от матери:

– баллады Элтона Джона с 1969 по 1975 год – вершину мировой поп-музыки;

– возможность видеть все фильмы Вуди Аллена в день выхода на экран;

– понимание того, что лучшее красное вино не обязательно самое дорогое;

– неудовлетворенность, привычку жаловаться, недовольство собой;

– близорукость;

– романтизм;

– тонкие запястья;

– хорошее воспитание;

– свойство быстро краснеть;

– снобизм;

– умение одеваться;

– любовь к одиночеству;

– отсутствие страха перед разрывом;

– русскую литературу;

– навык есть фуа-гра вилкой;

– независимость;

– способность не стыдясь плакать на людях или перед телевизором;

– комплекс неполноценности;

– седло барашка, жаренное с чесноком;

– тягу к поцелуям в шейку;

– язвительно-критический склад ума;

– доброту к другим, жестокость к себе;

– любовь к сплетням;

– «Поющих под дождем» Стенли Донена с Джином Келли в главной роли;

– совиную натуру, завтраки в постели и аромат поджаренных тостов по утрам;

– представление о любви: она должна быть страстной, безрассудной, самозабвенной и ревнивой, пусть и короткой;

– сознание того, что любовь – главное в жизни;

– запрет говорить: «на сегодняшний день»;

– желание читать.


От отца я получил:

– воображение;

– гигантоманию;

– большой нос;

– слабое горло;

– выдающийся подбородок;

– глаза цвета дождя;

– манеру чихать два раза кряду, заставляя вздрагивать весь дом;

– любовь к фондю по-бургундски и по-савойски;

– проницательность;

– «Brooks Brothers»;[97]

– сарказм;

– эгоизм;

– сексуальную озабоченность;

– привычку говорить «туфли» вместо «ботинки», «свитер» вместо «пуловер» и «картинки с диалогами» вместо «комиксы»;

– умение радоваться праздникам;

– любовь к живому огню камина;

– слабость к молоденьким женщинам;

– красивые машины;

– братьев Маркс;

– «Вечернюю молитву Богородице» Монтеверди;

– наплевательское отношение к тому, что обо мне скажут другие;

– кассету с оригинальной версией «Американских граффити»;

– комплекс превосходства;

– тропические острова;

– страсть делать покупки в дьюти-фри;

– уверенность, что батон колбасы можно проглотить меньше чем за пять минут;

– умение постоянно быть исключительно любезным, но время от времени раздражаться из-за пустяка;

– ночной храп;

– солипсизм Плотина;

– убеждение в том, что бесцеремонность – положительное качество;

– желание писать.

38

Французская мечта

Отец никогда не праздновал своих дней рождения и частенько забывал о наших. Он не старался запомнить точные даты, потому что справедливо полагал, что уже преподнес нам лучший подарок – жизнь. Страстный любитель античной философии, он верил, что реальная действительность относительна, следовательно, не стоит придавать значения отметке в календаре, символизирующей наше биологическое старение. Отказ взрослеть стал частью моего наследства наряду с идеей о том, что ценность реальности сильно преувеличена.


Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное