Французский роман

Ходячий труп с нечесаной шевелюрой и смрадным дыханием, с затекшими ногами и в изжеванной куртке – таким меня нашли полицейские, когда через двое суток после задержания явились, чтобы снова надеть на меня наручники. Они выдернули меня из тяжелого ледяного сна, я беспрестанно чихал, из носа текло, голова гудела от валиума и бетаблокаторов, выписанных тюремным врачом и дежурным адвокатом. У меня была, как написал Блонден в книге «Господин Прежде, или Вечерняя школа» (1970), «помятая физиономия человека, проведшего ночь в клетке». Я выбрался из железного морозильника, меня окружили люди в черной форме, и я, спотыкаясь, зашагал вслед за немым роботом по сочащимся влагой подземным коридорам под извивами канализационных труб и электрических проводов, протянутых между голыми, наполовину перебитыми лампочками. Меня впихнули в другую клетку, уже занятую двумя заключенными, пытавшимися успокоить друг друга; там я сел, скрючившись и втянув голову в плечи, и кажется, на несколько минут заснул, никому не нужный, а потом потекли бесконечные мгновения: никогда в жизни я так не страдал оттого, что у меня нет пера. В тюрьме префектуры запрещено иметь при себе карандаш или ручку, которыми можно проткнуть себе глаз, щеку или живот, – слишком много искушений. Я гнал от себя страх перед возможным приговором судьи, – последних полутора суток мне хватило, чтобы убедиться в его могуществе. Известный адвокат по уголовным делам, мэтр Каролина Тоби, вызванная одним из тех, кто видел, как меня задержали, приходила ко мне и четко обрисовала положение дел: если я вызову недовольство заместительницы прокурора (а для этого достаточно самой малости – удивленно поднятой брови, недоуменного покашливания, легкой иронии), эта незнакомка воспользуется своей властью и раздавит меня; мне уже никто не поможет, и спорить будет бессмысленно, меня поволокут в исправительный суд, в глазах которого я – воплощение мерзости, заслуживающее сурового урока, наглый писака, да к тому же еще и наркоман, и отправят на годик за решетку (статья L. 3421 – 1 Кодекса здравоохранения). Я чувствовал себя таким же грязным, как окружавшие меня стены и пол. Думал о матери, о дочке, о своей невесте. Что я стану им врать, как объясню случившееся, когда вся эта история выплеснется на газетные страницы? «Сказать, что проехал на красный свет? Выскочил на встречную полосу?» Адвокат предупредила меня, что прокурор собирался поделиться новостью с прессой, и свое намерение он осуществил; уже назавтра моя фотография красовалась на первой полосе «Паризьен», ибо такова доля преступников, которым не посчастливилось сохранить анонимность, – они несут двойное наказание. Уверен, я не взялся бы писать эту книгу, если бы французское правосудие не предало мое дело публичной огласке. Женщина-судья, холодная как лед, в своем маленьком кабинете, заваленном папками, начала с того, что задала мне странный вопрос:

– Вы знаете, почему вы здесь?

Как жаль, что тогда я еще не выбрался из состояния бессловесной промерзшей твари. Иначе спросил бы ее, знает ли она, что такое «спрузо» (это коктейль из спрайта и узо, который пьют на Эгейском море). Она бы ответила, что нет, и я сказал бы:

– Вот видите, взаимопонимание между нами невозможно. Я двое суток ничего не ел, мадам. Похудел на три кило. Вы подвергли меня пытке, а ведь я не террорист, не убийца, не насильник, не вор. Если я и причиняю зло, то только самому себе. Нравственные принципы, побудившие вас столь жестоко со мной обойтись, – полное ничто в сравнении с теми, которые вы сами попрали и продолжаете попирать на протяжении последних двух суток. (Понизив голос.) Должен сделать вам признание. В удостоверении личности указано, что мне сорок два года, но на самом деле мне восемь. Улавливаете? Вы обязаны меня выпустить, потому что закон запрещает держать в капэзэ восьмилетних детей. Не верьте документам, я вовсе не взрослый мужчина. Может, я и сам не заметил, как промелькнула моя жизнь? Меня нельзя считать зрелым человеком. Я инфантильное создание, подверженное чужим влияниям, я беспомощен, непоследователен и наивен как новорожденный младенец, а мне толкуют о взрослой ответственности! Вы арестовали не того! Подождите, кто-нибудь же должен разобраться с этим недоразумением!