Французский «рыцарский роман»

Изображая придворные празднества, Жан Ренар стремился и жизнь воспринимать как праздник. В его романах есть бедность и лишения, есть трагические разлуки н черная несправедливость. Но все в его романах в конце концов оканчивается хорошо. Не все романисты следующего поколения, использовавшие опыт Ренара, пошли, как увидим, его путем. Трагическое восприятие жизни, ее неодолимых противоречий, прозвучало в ряде произведений середины и второй половины XIII столетия.

Но одно произведение французской куртуазной литературы, созданное в то же самое время, что и романы Жана Ренара, заслуживает упоминания, ибо оно интересно по меньшей мере в двух отношениях. Это небольшая повесть «Дочь графа Понтьё».

Книга эта написана прозой, что весьма симптоматично: во второй трети XIII в. появляется неисчислимое количество прозаических рыцарских романов, очень скоро складывающихся в циклы. То, что намечено в повести «Окассен и Николетт», было закреплено в «Дочери графа Понтьё». Эти две повести — едва ли не первые образцы французской беллетристической прозы.

Но повесть интересна и другим. В ней изображены очень острые драматические человеческие взаимоотношения. Во время паломничества в Сантьяго-да-Кампостело на героиню повести и ее мужа Тибо нападают разбойники и насилуют молодую женщину, чья красота возбуждает их похоть. Затем они бросают свои жертвы посреди дороги. И тут героиня, вместо того, чтобы снять путы с несчастного Тибо, делает попытку его убить, так как не может вынести позора, но не своего, а позора мужа. Ей, однако, это не удается, и отец с мужем бросают ее в бочке в море, на волю волн. Спасенная фламандскими моряками, она попадает к Альмерийскому султану и становится его женой. Граф Понтьё и Тибо, в свою очередь, попадают в плен к сарацинам, но героиня спасает их и бежит вместе с ними во Францию.

Этот счастливый конец не так уж важен. Существеннее пристальный интерес к глубоким человеческим переживаниям. Их подача еще, конечно, примитивна. Они раскрываются не в длинных монологах, не в псевдо- или реальных диалогах персонажей, а в их жестах, в описании, скупом и энергичном, действий героев или не менее стремительном обмене короткими репликами.

В повести пытались увидеть отражение реальных исторических событий. Действительно, в начале XIII в. существовал некий Жан, граф Понтьё, у него была дочь Адель. Существовал и Тома де Сен-Валери, сеньор Домара (как и герой повести). Но в их жизни не было ничего похожего на то, о чем рассказано в книге. Наша повесть — это чистая беллетристика, и «историзм» ее — лишь в верной передаче атмосферы своего времени.

Итак, в последнее десятилетие XII и в первой четверти XIII в. французский рыцарский роман приобрел ряд новых черт. Так, нельзя не отметить определенного, пусть чисто количественного, сдвига в сторону романа «бретонского» типа. Действительно, в этой главе мы имели дело прежде всего и главным образом с романом на артуровские сюжеты. Таких произведений создается в эти десятилетия значительно больше, чем в десятилетия предшествующие (т. е. во «время Кретьена»). Романы же на античные темы не привлекают больше внимания. По крайней мере, внимания поэтов. Вне всяких сомнений теперь доминировал рыцарский роман созданного Кретьеном де Труа типа. В его рамках не только повторялось пройденное (как случалось в наименее оригинальных образцах жанра), но и возникали некоторые новые черты (изменение трактовки любовной темы, известная эстетизация действительности, усиление лирического начала). Эта увлеченность всем «бретонским» — фантастикой, символикой, отношением к жизни, своеобразным пониманием «авантюры» — сказалось и на некотором отходе от любовно-идиллических тем, чему, как мы помним, было посвящено немало произведений «времени Кретьена». Любовная идиллия отступала перед рыцарским приключением. Но и само это приключение, его внутренние пружины (т. е. потаенный смысл и побудительные причины) заметно менялись. В ряде памятников (например, в «Идере») мы сталкиваемся с демифологизацией куртуазных идеалов, с обедненным, чисто прямолинейным пониманием «авантюры», лишавшейся тем самым воспитательного и возвышающего смысла. Отметим также появление — все в сфере тех же бретонских сюжетов — романа религиозно-моралистического, тяготеющего к мистическому эзотеризму.

Рассмотренный нами период в истории французского рыцарского романа отмечен также появлением в отдельных памятниках жанра нового содержания. Мы имеем в виду перенесение старых повествовательных приемов и сюжетных мотивов на изображение реальной действительности эпохи. Здесь, конечно, рано говорить о каком-то этапе формирования реалистического метода, но некоторый шаг в этом направлении все-таки был сделан. Причем нарастание реалистических тенденций следует видеть не в увеличении бытовых деталей и повысившемся интересе к сниженным темам и мотивам (например, изображение жизни городских пизов у Жана Ренара), а в изображении острых конфликтов, подсказанных не кельтскими легендами, а феодальной действительностью начала XIII в.