Французский «рыцарский роман»

Сложные, запутанные, подчас противоречивые взаимоотношения вассала и сюзерена (когда сознательно и последовательно внедрялся в общественную практику следующий принцип: «вассал моего вассала не есть мой вассал»), система ленов, держаний, омажей и фьефов имели в своей основе собственность на землю, все определеннее становившейся наследственной. Но первоначально взаимоотношения ленов определяли собой взаимоотношения людей. В XII в. наследственное право все более торжествует. Наследственной становилась и королевская власть, но становилась также постепенно, неизбежно проходя стадию «соправления» (ибо идея выборности королевской власти была очень стойкой). Так вырабатывалась идеология во многом индивидуалистическая — с одной стороны (и это не могли прикрыть никакие утопии рыцарского братства, воплотившиеся в романе в мотиве Круглого Стола короля Артура), наднациональная и надгосударственная — с другой. Как верно заметил известный французский историк Шарль Пти-Дютайи, «понятия, связанные с феодальными отношениями, были сравнительно ясными, но идея государства, государственных границ, национальности была окутана туманом» [17].

При первых Капетингах, вплоть до Филиппа-Августа, Франции не только как государства, но даже, пожалуй, как политического понятия практически не существовало. Королевский домен был сведен к минимуму, протянувшись довольно узкой полосой от Парижа к югу, через Орлеан до Буржа. Со всех сторон он был охвачен кольцом полувраждебных земель (хотя формально и обязанных ему омажем) — графствами Вермандуа, Шампань, Анжу, Блуа, герцогством Бургундским и пр. В них французский король не обладал никакой фактической властью. Капетинги, в этой явно невыгодной для них обстановке вступили в борьбу с очень сильным соперником — династией Плантагенетов. Борьба была длительной и тяжелой. Хотя ее иногда называют «первой» Столетней войной (1152—1259), она носила типично феодальный характер и велась не между двумя государствами, а между несколькими, постоянно перегруппировывавшимися феодальными объединениями. Национальные мотивы в этой борьбе совершенно отсутствовали. Сам характер этих войн, развернувшихся в обстановке все усиливающейся феодальной анархии, раздробленности и падения не только политических потенций королевской власти, но и ее морального престижа, очень долго не давал решающего перевеса ни одной из соперничавших сторон. Да этого перевеса долго и не могло быть. XII столетие было кульминационной точкой анархистских, центробежных устремлений рыцарства. Эти устремления сохранятся и в последующие века, но тогда им придется столкнуться со все крепнущей королевской властью, нашедшей надежную опору в городских магистратах. В XII в. союз короля и города только намечался. Создалось как бы некое равновесие, равновесие крайне неустойчивое, динамическое, — и поэтому чреватое сдвигами и потрясениями и сообщавшее общественной жизни сильные поступательные импульсы. Надо отметить, что эта серия войн в неменьшей степени, чем крестовые походы, способствовала детализации и окончательной кодификации рыцарских норм и правил. Это было время, когда окончательно «выработалось классовое самосознание феодалов. Они предъявили претензию на монопольное обладание «благородством» как в прямом, так и в самом широком смысле этого слова. В сочетании с другими добродетелями профессионального воина и вассала — храбростью, верностью, стойкостью в защите чести и т. д. — это понятие «благородства» нашло себе наиболее полное выражение в институте освященного церковью «рыцарства» — общности всех благородных воинов, равных между собой. Рыцарство идеологически сплачивало все слои класса и несколько стирало их имущественное неравенство. Оно также способствовало резкому отделению феодалов от «неблагородных», т. е. от остального населения» [18]. Формирование этой идеологии имело решающее значение для возникновения и развития рыцарского романа. Но и наоборот: в ходе развития романа мы увидим все большую детализацию и отработку этой идеологии. Т. е. рыцарский роман не только отразил определенный этап (или этапы) самосознания рыцарства, но и активно содействовал выработке, утверждению и кодификации этой идеологии. Отметим и другое: рыцарский роман, участвуя в формировании феодальной идеологии, отразил далеко не все ее черты и в наивысших своих проявлениях выходит за ее рамки.