Французский «рыцарский роман»

Тем самым скромная уздечка от упряжи мула оказывается символом, пропажа ее — субститутом заклятия, обрушившегося на страну дамы и опустошившим ее. Ведь и вопросы Персеваля в «Повести о Граале» Кретьена, вопросы, которые герой не задал Королю-Рыболову, также должны снять заклятие, тяготеющее над землями увечного короля. «Мул без узды» поэтому представляет собой типичнейший (но не лучший, конечно) образец рыцарского романа, каким он сложился в посткретьеновскую эпоху, когда уроки поэта из Шампани часто воспринимались поверхностно и прямолинейно. Прекрасную характеристику рыцарского романа такого типа дал тот же А. А. Смирнов в одной из своих более ранних работ. «Мы на каждом шагу встречаем здесь, — писал ученый, — карликов и великанов, фей, призраков, заколдованные замки, исчезающие при пробуждении заночевавшего в них героя, постели, опустившись на которые рыцари проваливаются в подземелье, источники, из которых опасно зачерпнуть воду, таинственные надписи, голоса из-под земли. А рядом с этим — увлекательные и загадочные авантюры: обиженные принцессы, просящие помощи у великодушных рыцарей, скитания по неведомым странам, безумства от любви, диковинные испытания, подвиги неслыханного мужества... Вот прекрасный фон, на котором в полном блеске развертываются завораживающие простодушного слушателя картины рыцарской доблести и благородства!» [135].

Совсем иной фон, иные чувства, иные приключений — в другом небольшом произведении французской куртуазной литературы, сложившемся в первые десятилетия XIII в. Речь идет о «песне-сказке» «Окассен и Николетт». Произведение это не раз привлекало внимание исследователей. Французская медиевистка Мирра Бородина убедительно поставила нашу повесть в ряд «идиллических» романов [136], т. е. таких, к каким относится, с некоторыми оговорками, и рассмотренный нами во второй главе анонимный роман «Флуар и Бланшефлор».

Однако это небольшое произведение (уже много раз издававшееся на русском языке в переводе М. Ливеровской или А. Дейча) — сложнее еще одной простой идиллической истории о двух нежных любовниках, сначала разлученных, прошедших ряд тяжких испытаний, но потом соединившихся. Применительно к этому произведению упорно говорят о пародии [137], о высмеивании, травестировании популярного жанра.

Прежде чем обратиться к этому вопросу, вопросу чрезвычайно существенному, так как решение его поможет определить место произведения в литературе его эпохи и одновременно затронуть проблему направления развития романного жанра в первой половине XIII столетия, займемся этой небольшой повестью и присмотримся к ее внешней структуре.

Возникшая где-то в районе Арраса (Пикардия), «Окассен и Николетт» — это тоже рассказ о беззаветной любви двух юных сердец, любви, преодолевающей все преграды и препятствия. Но преграды эти не внутренние (как во многом было в истории любви Тристана и Изольды), а совершенно внешние. Они не становятся от этого более одолимыми, но душевная энергия героев направлена только во вне. Героев разлучает и их социальное положение: он — графский сын, она — пленница-сарацинка, и вера: он — христианин, она — мусульманка (отметим здесь авторскую иронию: христианин Окассен носит типично арабское имя, мусульманка же Николетт — типично французское). Разлучают любящих и воля отца героя, мечтающего о совсем другом браке сына, разлучают морские пираты, захватившие корабль, на котором плывет Николетт, и т. д.

Есть в повести бегства, погони, скрывания в лесной хижине, нескончаемые морские странствия, переодевания и т. д., т. е. все то, что было столь характерно для позднегреческого романа (о сюжетно-временной структуре которого так точно и хорошо сказано у М. М. Бахтина36). Использование данной сюжетной схемы определило и характер повествования (в данном случае мы имеем в виду, конечно, не единственное в своем роде в литературе средневековья чередование стихов и прозы), и обрисовку образов героев. Один из современных исследователей повести, французский медиевист Жан Дюфурне, считает основного протагониста «антигероем» и «антирыцарем» [138]. С этим трудно согласиться. Окассен, действительно, больше плачет и печалится, чем скачет по бранному полю и работает копьем или мечом. Он может сражаться, он умеет сражаться. Но он не хочет сражаться. Он не хочет сражаться, так как весь поглощен своей любовью. Так как в проблеме соотношения любви и подвига его выбор определен и бесповоротен: он выбирает любовь. Но и Флуар оказывался, как мы помним, удалым рыцарем чисто номинально — сражаться ему не приходилось. Поэтому дело здесь не в отрицании рыцарственности, не в пародировании рыцарских «авантюр», а просто в ином романном жанре.