Французский «рыцарский роман»

Перед нами произведение очень большое, с большим числом персонажей, а следовательно и сюжетных линий, развивающихся параллельно и переплетающихся между собой. Создателя этого внушительного произведения Ж. Фраппье недаром предложил называть «архитектором»: настолько в этой на первый взгляд хаотичной повествовательной массе проглядывает четкий и продуманный расчет. Книга едина по своему замыслу. Но единство произведения не приводит его к однообразию и упрощенности. Перед нами не только движение сюжета, но и движение авторской мысли, авторской концепции. Произведение очень большого размера, «Книга о Ланселоте Озерном» и писалась достаточно долго; Ж. Фраппье предложил даже выделять несколько «этапов» ее создания, несколько «эпох». Поэтому книга не сводится к одной какой-то доминирующей идее, и нельзя сказать, например, что «Книга о Ланселоте Озерном» посвящена прославлению куртуазных идеалов, что в ней доминирует своеобразный средневековый «гуманизм», тогда как в «Поисках Святого Грааля» торжествует религиозно-мистическая одухотворенность. Роман полифоничен, таким образом, и по своей идеологической направленности; различные герои оказываются носителями разных точек зрения, разных жизненных концепций, часто спорящих между собой. Следует обратить внимание на то, что, хотя книга и носит в заглавии имя Ланселота, подлинный герой в ней — не безрассудный возлюбленный королевы Геньевры, а весь артуровский мир, его бытие, его судьба. И это, конечно, отразилось на идеологической стороне книги. Ее назидательные пружины хотя и скрыты, но во многом движут сюжетом. Стремление извлечь урок из развертывания и гибели артуровского братства пронизывает изначальный замысел всего цикла и реализуется в отдельных его частях. Но реализуется далеко по однозначно. Так, куртуазно-гуманистические идеалы не просто сосуществуют в «Ланселоте Озерном» с религиозно-мистическими; они и взаимодействуют с ними и находятся с ними в непрерывной скрытой полемике.

Особенно явственно эта борьба-взаимодействие проявляется в концепции рыцарственности, как она изложена в романе (особенно в его первой части — см. III, 114 — И5 а-10) дама Озера, к чьим наставлениям жадно прислушивается юный Ланселот, объясняет будущему славному рыцарю, что он должен быть справедливым, добрым, благожелательным, должен защищать слабых и оборонять церковь от ее врагов. Но вот что показательно: в наставлениях прекрасной воспитательницы Ланселота никак не прозвучало осуждение плотской любви, что было столь характерно для клюнийской проповеди и в частности для взглядов цистерцианцев (с кем иногда связывают возникновение нашего цикла). И действительно, в романе немало любовных интриг, и для описания каждой из них автор находит свои неповторимые краски. Это, например, целомудренное и светлое чувство, связавшее два юных сердца, робких и еще мало искушенных, — Эктора и Девы из Замка Узких Ступеней (см. III, 350 сл.). Это пылкая и чувственная страсть, вспыхнувшая в душе увлекающегося Говена, когда он встретился с дочерью Норгальского короля. Это флирт между Галеотом и Дамой из Малота и т. д. Венец всему — это любовь-страсть, сжигающая Ланселота и королеву Геньевру. И, как заметил Ж. Фраппье, «Дама Озера, красноречивый толкователь рыцарских доблестей, но матерински следит за адюльтерной связью Ланселота с Геньеврой. Посылая ей символический проколотый щит, она склоняет ее перейти от простительного маленького грешка к подлинному греху» (указ. соч., с. 69).

Миниатюра из рукописи «Романа о Ланселоте» (XV в.)

Более того, от мотивов самоотреченного поклонения даме (как у Кретьена в «Рыцаре телеги») автор прозаической версии (особенно ее третьей части) приходит к иной, более глубокой и сложной концепции взаимоотношений любящих. Романист подробно описывает тревогу королевы, до которой дошла печальная весть о гибели ее рыцаря; ее мучают ночные кошмары, она теряет сознание, мечется, не находя себе места, и т. д. (см. V, 63—72). Вспомним, как в стихотворном романе, например в «Энее», описывалось зарождение любви, этой сладостной болезни в духе Овидия. И хотя там герои неподдельно страдали, их муки изображались поэтами не без тени иронии. Теперь переживания протагонистов стали острее и серьезнее. И понятен, и совсем не комичен жест королевы, целующей прядь волос Ланселота (живого Ланселота!), что привез ей Лионель:

...si les commenche a baisier et a faire aussi grant joie com se cho fussonl li chevel a un cors saint.

(v. 77)