Французский «рыцарский роман»

Герцогиня Бургундская, воспылавшая любовью к молодому рыцарю, но получившая его решительный отказ, возводит на него клевету, обвиняя его в том, что он хотел ее соблазнить. Но юноше удается оправдаться перед герцогом; оправдаться, открыв ему тайну своей любви. И хотя герцог обещает герою свято хранить его тайну, герцогине не составляет труда — среди ночных ласк — вырвать у мужа признание, о всех последствиях которого он поначалу и не догадывается. Тогда уязвленная в своем самолюбии герцогиня придумывает коварную месть: она дает понять — тонким намеком — кастелянше из Вержи, что знает о ее любовной связи. Бедная женщина решает, что ее любовник предался новой страсти, к тому же не только забыл старое увлечение, но и предал ее, разгласив тайну.

Это кульминационный момент повести. Сцена придворного празднества, на котором героиня узнает о мнимой измене возлюбленного, написана очень сильно. В долгом монологе (ст. 733—834; таких длинных монологов обычно не произносили герои лэ) несчастная кастелянша изливает свои чувства, призывая смерть и прощаясь с миром. А в это время ее возлюбленный беззаботно танцует в соседней дворцовой зале под веселые звуки музыки. Упоминание этих радостных танцев обрамляет горестный монолог героини, делая его еще более напряженным и трагическим. В укромной комнатке герцогского дворца кастелянша из Вержи падает замертво от горя. Узнав об этом, юноша закалывается у ее тела. Взбешенный герцог, поняв все злобное коварство жены, убивает ее тем же самым кинжалом. Затем он вступает в орден Тамплиеров, уплывает за море, откуда ему уже не суждено возвратиться.

В этой короткой повести немало описательности. Но узловые моменты повествования — это напряженные диалоги протагонистов. Собственно, таких сцен три: разговор герцога и юноши, ночная беседа герцогской четы, когда герцогиня вырывает ласками и жалобами у мужа чужую тайну, наконец короткий разговор герцогини и кастелянши. Здесь характеры персонажей раскрываются лучше всего. Честный и прямодушный герцог, коварная, обольстительная и злая герцогиня, остро чувствующая, готовая к страданиям и не очень верящая в счастье кастелянша, несколько слабохарактерный, нерешительный любовник. В этих сценах характеры персонажей именно раскрываются. Но не эволюционируют. Для их развития, для психологических переломов и трансформаций в нашей повести (как и вообще в лэ) слишком мало места. Перед нами не долгая жизнь героев, а короткий миг их бытия.

Показательно также, что в повести не разработан образ обманутого мужа, хотя предполагается, что таковой существует. Герои тщательно скрывают свои отношения, но это никак не мотивировано — ни сюжетно, ни психологически. Трагическая развязка продиктована, конечно, злым коварством герцогини, но, в конце концов, является результатом недоразумения: проверь героиня слова своей мнимой соперницы — и все персонажи остались бы живы, даже, быть может, счастливы. Но такова концепция автора: в этом мире зло очень часто сильнее добра, хотя за причиненное страдание и следует обычно расплата.

С атмосферой тотального зла и насилия сталкиваемся мы в анонимном стихотворном романе «Роберт Дьявол». Это произведение нередко относят и к первой половине века, хотя некоторые данные указывают на его более позднее происхождение. Не будем, однако, вдаваться в вопросы хронологии, подчеркнем лишь, что во второй половине века роман этот был весьма популярен, ибо вполне отвечал вкусам эпохи.

Роман о Роберте Дьяволе следует отнести к числу сочинений псевдоисторических. В его герое не без основания видят переосмысление облика нормандского герцога Роберта I (ум. 1035), отца Вильгельма Завоевателя. Отличавшийся буйным нравом, то необдуманно щедрый, то утонченно жестокий, Роберт I жил в обстановке анархической феодальной вольницы и рано стал героем местных легенд. Совершенно очевидно, что они бытовали уже в конце XI в.; не исключено также, что жизнь этого сумасбродного феодала стала темой несохранившейся жесты. В рыцарском романе о Роберте несомненно просматриваются отзвуки жест не-роландовского цикла. Вообще, следует отметить, что к середине XIII в. интерес к национальному прошлому заметно усилился, отразившись и в романе. Причем из эпических сказаний для романной обработки выбирались сюжеты, как правило, не высокого героического накала, а те, в которых наиболее ярко и выпукло отразились мрачные стороны феодальной действительности с ее кровавыми междоусобными сварами, отталкивающей жестокостью, подлым предательством, вообще разгулом необузданных страстей и не менее экстатичным покаянием.