Французский «рыцарский роман»

Здесь роман опять мог бы закончиться. Закончиться примирением молодых людей и торжеством супружеской любви. Однако в романе есть третья часть, которая на первый взгляд может показаться лишней. Но она углубляет понимание Кретьеном де Труа подлинной рыцарственности. В период самопроверки «авантюры» Эрека были несомненно психологически оправданны, но, как правило, случайны и общественно бесполезны. В них не было экстрагентной направленности и осмысленности. Совсем иначе в третьей части. Здесь Эрек побеждает в схватке с Мабонагреном, вечным стражем чудесного заколдованного сада (во имя лишь куртуазного, а потому ошибочного, ложного служения даме) и тем самым снимает злые чары с целого королевства.

Если видеть смысл романа лишь в самопроверке героя и в утверждении гармонии между рыцарским подвигом и любовью, то этот эпизод может показаться лишним. Но он очень важен для Кретьена, ибо именно здесь утверждается высшее назначение рыцаря — личной доблестью, индивидуальным свершением творить добро.

Показательно в этом плане, что в идеальном утопичном государстве Артура для подлинного рыцаря победа в поединке не есть средство к обогащению. Так, молодой Эрек не берет на турнирах добычи:

Еrес ne voloit pas entandre

a cheval n’а chevalier prandre.

(v. 2159—2160)

Ему противостоит Говен (постоянная неидеальная параллель идеальному герою во многих романах Кретьена), который

An l’estor abati Guincel

et prist Gaudin de la Montaingne;
chevaliers prant, chevax gaaingne.

(v. 2170—2172)

Итак, Кретьен де Труа, в полную противоположность общераспространенной практике эпохи (в частности, практике крестовых походов, явно повысивших интерес к рыцарским подвигам и, в конечном счете, к куртуазному роману), отстаивает личное бескорыстие героя и полезность его подвига. Осмысленная любовь и осмысленный подвиг идут рука об руку, они возвеличивают человека, утверждают его право на глубоко индивидуальный, неповторимый внутренний мир. В этом состоит так называемый гуманизм Кретьена де Труа.

Мы не сказали о том, что в этом своем первом романе поэт плодотворно развивает выработанные его предшественниками приемы не только психологического анализа (его начатков, конечно), но и воссоздания окружающего героев вещного мира. Описания действительности в ее бытовом преломлении у нашего поэта, как правило, функциональны, и в них Кретьен не теряет чувства меры. Так, вполне определенный эффект производит краткое описание бедной одежды девушки при ее встрече с Эреком. Казалось бы, никак не движет действие и поэтому излишне описание коронационного облачения Эрека. Но функция этого описания понятна. Оно подобно торжественному финалу оперы, когда солисты уже пропели свои партии и снова звучит один оркестр. Все это создает праздничную, приподнятую атмосферу и соответствует радостнооптимистическому взгляду поэта на жизнь. По крайней мере в этом романе. Описывая наряд Эрека (ст. 6674—6731), Кретьен позволил себе продемонстрировать свое дескриптивное мастерство и дал отдохнуть читателю, после всех треволнений сюжета, рассматриванием этой пестрой и радостной мозаики. Мастерство Кретьена многотонально. Поэт легко переходит от торжественно-приподнятых картин к бытовым подробностям и описанию скучной повседневности. Его картины, например, городской жизни подробны и точны, сделаны явно со знанием дела и могут служить прекрасной исторической иллюстрацией (см. ст. 345-360).

При всем многообразии стилистического рисунка этого произведения Кретьена, доминирующим является в нем лирическое начало. Лирический характер «Эрека и Эниды», впрочем, как и других созданий поэта, при всем том непрерывном звоне мечей и треске копий, проламывающих тяжелые щиты и рвущих кольчуги, при всем том героическом шуме, доносящемся с их страниц, реализуется не только в способах раскрытия индивидуализированных характеров и в трепетно-взволнованном рассказе о достаточно сложных и противоречивых переживаниях героев. Лирический характер романа обнаруживается и в скупо намеченном образе автора, комментирующего изображаемое, болеющего за своих героев, восхищающегося ими или сокрушающегося за них.

Уже в романе «Эрек и Энида» с его прославлением супружеской любви, с его общим оптимистическим и радужным тоном, с его утверждением осмысленности и большой воспитательной роли «авантюры», формирующей настоящего рыцаря и выявляющей его подлинные достоинства, уже в романе этом содержалась скрытая полемика с концепцией любви, как она была изложена в «Романе о Тристане» Тома. Не случайно Энида сравнивалась с Изольдой, радость победителя Эрека сопоставлялась с ликованием Тристана, поразившего Морхольта. Не случайно в описании первой брачной ночи героев говорится, что Энида сама пришла в объятия мужа и не подменяла себя Бранжьеной: