Читаем Французский «рыцарский роман» полностью

Нам важно это произведение (не являющееся литературным шедевром и уступающее другим книгам автора) тем, что при его создании столкнулись две, казалось бы, совершенно различных литературных традиции, одна из которых обычно учитывается в числе источников куртуазного повествовательного жанра, другая же, как правило, не берется в расчет. В сложном противоборстве-взаимодействии этих традиций и родилось произведение Кретьена. Одна из этих традиций восходит к агиографии; другая связана с использованием в куртуазном повествовании нарративных структур античного романа. В данном случае речь пойдет о греческом романе II в. п. э. «История Аполлония Тирского», пересказанном по-латыни в VI в.[87] Оказав очень значительное влияние на формирование романного жанра (на что справедливо указал Морис Дельбуй[88]), «История Аполлония Тирского» дала складывающемуся жанру готовые принципы построения замысловатой и разветвленной сюжетной структуры. Правильнее, впрочем, было бы говорить не о всяком куртуазном романе (скажем, не о произведениях типа «Романа о Тристане» и не об обработках античных эпопей и бретонских сказаний). Строго говоря, повествовательная структура «Истории Аполлония Тирского» оказалась наиболее пригодной для тех произведений романного жанра, которые нельзя считать ни «рыцарскими», ни «куртуазными». Дело не в том, что в памятниках этого типа нет рассказа о воинских подвигах, что в них отсутствует и фантастичность, почти обязательная для любого «рыцарского» повествования, что отношения персонажей строятся совсем по иным меркам; важнее, что здесь на первый план выдвигаются иные человеческие качества, чем воинская сноровка и храбрость, чем «пристойная» любовь и верность даме. И в романе об Аполлонии, и в «Вильгельме» Кретьена основной чертой характеров героев оказывается смирение и долготерпение. Лишь благодаря этим качествам им удается снести все превратности судьбы и дождаться счастливой развязки. «Куртуазными» подобные повествования также не назовешь, ибо они не прославляют куртуазных этических ценностей (хотя героями произведения и оказываются представители куртуазной среды). Так, жена героя книги Кретьена восклицает, обращаясь к мужу:


Nos avons moult eu ensamble Joie, rikice, honor et aise;Doel, povrete, honte, mesaise Devons nos ensamble endurer.(v. 286—289)


Но так, между прочим, могла бы воскликнуть и Энида Кретьена де Труа: такая позиция вполне соответствовала кретьеновской концепции брака. Но далее сходство с другими книгами нашего поэта заканчивается. Лишь безропотное снесение всех ударов судьбы и обеспечивает героям конечное воздаяние. С точки зрения куртуазных идеалов эти герои пассивны. Но как просто люди, вне их сословного (и жанрово обусловленного) контекста, они обнаруживают и жизненную цепкость, и находчивость, и стойкость. Несмотря на все выпадающие на их долю испытания, они не сдаются, не гибнут. Причем оценка их поведения двойственна: их «живучесть» истолковывается не только как следствие их активности и изворотливости, но и вмешательства провиденциальных сил. Именно это роднит произведение Кретьена с агиографией (в частности с популярными в то время легендами о святом Евстахии). Вообще, отметим, что на житийные памятники структура романа об Аполлонии оказала неоспоримое воздействие [89]. На этот факт полезно обратить внимание. Но взаимоотношения романного жанра с агиографией были, естественно, сложнее, чем обладание общим источником. Античный образец сообщил памятникам разных жанров — романному и житийному (тем сблизив их) — повествовательную структуру, мотив вмешательства иррациональных сил и превратности судьбы. Понятно, что эти мотивы хорошо подошли некоторым типам житийных памятников. И для романа вполне определенного типа. Какого же?

Античный памятник, его структура и его мотивы повлияли особенно ощутимо на роман авантюрный (если понимать «авантюру» не в специфически рыцарском смысле), образцов которого, однако, не так уж много (мы встретимся с ними в последующих главах нашей работы). Наиболее ярким примером воздействия «Аполлония Тирского» остается «Вильгельм Английский» Кретьена.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное