Читаем Французский «рыцарский роман» полностью

Характерно, что в романах поэта из Шампани фантастическое время чаще всего терминально. Оно начинается давно, где-то вне темпоральных рамок произведения, в бесконечной отдаленности, и идет к своему завершению, сменяясь временем реальным, ибо в романе обычно доминирует мотив снятия заклятия, освобождения от колдовских чар и т. п. Фантастичность времени, аномалии в его движении связаны у Кретьена как раз с мотивом зачарованности, с попаданием героя в иное пространство (о чем будет сказано ниже); колдовские чары останавливают время. А как же иначе? В замке Грааля время как бы «выключено», оно не может двигаться поступательно и Король-Рыболов не может стареть; время будет здесь снова «включено» лишь после того, как с замка будет снято тяготеющее над ним заклятие. Так и в «Рыцаре со львом» в эпизоде посещения Ивейном замка Гибельного Приключения, мы сталкиваемся с остановившимся временем: дочь хозяина замка юна и хороша собой, хотя уже многие годы ждет достойного ее жениха. Не стареют, не меняются и изнуренные непосильным трудом пленницы, день и ночь ткущие свою пряжу в глухих подвалах замка. В сражении с двумя монстрами Ивейн снимает с замка заклятие и освобождает пленниц, к которым очень быстро возвращается их прежний облик молодых и красивых знатных девушек и женщин. Время снова начинает свое движение, и юная дочь сеньора уже не может себе позволить столь беспечно, десятилетиями, ждать жениха.

Современники Кретьена искренне верили в магические свойства времени, не умея рационально объяснить некоторые особенности его индивидуального восприятия. Они замечали, что иногда время проходит быстро, незаметно, иногда — мучительно тянется. Отразилось это и в рыцарском романе. Аномалии и парадоксальность субъективного восприятия времени — у романистов в частности — истолковывались как его объективная фантастичность. В то время, когда субъективное от объективного еще не умели достаточно четко отделять, алогичность личного переживания пространственно-временных отношений объяснялась вторжением сверхъестественных сил. И вместе с тем уже в романе это свойство человеческого сознания (непреложное в коллективном опыте) использовалось как прием. Понимая особость временных законов, но не постигнув их строгой логики, писатели создали такие временные ситуации, которые не укладывались даже в рамки субъективного переживания времени, объясняя все фантастикой (т. е. ирреальным, необъяснимым). Так, если в обычном восприятии для путешественника времени протекло больше, чем для оставшихся дома, то в романе могло быть и совсем иначе: отправившемуся путешествовать кажется, что он был в чужих краях совсем недолго, тогда как у него на родине прошли многие десятилетия, и вернувшись, он застает своих сверстников глубокими стариками.

Время реальное и время фантастическое, противостоя друг другу и переходя друг в друга, как бы длятся параллельно, для разных героев по-разному, с разной скоростью и направленностью. Реальное время романа, развиваясь, всегда однонаправленно, тем не менее не постоянно в темпе своего движения, оно знает и замедления, и ускорения, и скачки. Мы можем выделить в романах Кретьена де Труа и его школы по крайней мере три типа реального времени — событийное, описательное и повествовательное.

Событийное время реализуется в эпизоде. Рамками его обычно оказывается день? внутри этих рамок движение времени может быть характеризовано как плавно-поступательное, замедления здесь редки. Забегая несколько вперед, отметим, что романы Кретьена явственно членятся на «сцены» и именно в «сценах» наличествует событийное время. «Сцена» у Кретьена де Труа не соответствует аналогичному театральному понятию; ее скорее можно сопоставить с «актом». «Сцена» — это законченный минимальный отрезок художественного времени и элемент сюжета, развивающийся непрерывно. Единство «сцепы», таким образом, обеспечивается по меньшей мере четырьмя факторами: протеканием во времени без разрывов и остановок, единством места, концентрированностью действия вокруг одного персонажа, завершенностью, исчерпанностью сюжетного куска. Некоторые «сцены» в романах Кретьена действительно построены по драматургическим законам и могут быть восприняты как запись театрального представления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное