Французский сезон Катеньки Арсаньевой

И он тут же побежал выполнять мою просьбу. И отсутствовал минут пять, на что я и надеялась, хотя уже через несколько мгновений то дело, ради которого все это затеяла, было сделано.

Я немного отодвинула засов черного хода. И теперь при необходимости могла вернуться в этот дом в любое время. Достаточно было слегка потрясти тяжелую дверь, и она бы открылась, но со стороны это было совершенно не заметно.

Когда Дмитрий выскочил из коридора с большой темной шалью в руках, я уже стояла со скучающим выходом у порога как ни в чем ни бывало.

— Зонта не нашел, может быть, это сгодится? — протянул он мне тяжелую шаль.

— Мне бы только до кареты добежать, — успокоила я его , — а у кого вы ее достали?

— Да на кухне лежала, может слуги… — замялся Дмитрий.

— Ну, это вряд ли, — рассмеялась я. — Постараюсь при случае побыстрее вернуть ее хозяину, кем бы он ни был. А то еще подаст на меня в суд за воровство…

Дмитрий добродушно заржал, а я, накинув на голову и плечи старую, но еще плотную материю, вышла на улицу.

Несмотря на это, с меня лило в три ручья, когда я, наконец, вернулась в карету.

— Ну, как? — спросил меня Петр, едва я пришла в себя после холодного душа. — Я уже начал волноваться.

— И, чтобы успокоиться, приняли немало успокоительного, — погрозила я ему пальцем, почувствовав устойчивый запах коньяку.

— Так это я еще у вас… с кофе, — немного смутился Петр.

— Я вас ни в чем не упрекаю, — великодушно произнесла я, потеплее закуталась в мокрую шаль и приказала Степану возвращаться.

За время моего отсутствия колеса на четверть погрузились в мокрую землю, и лошадям пришлось поднатужиться, чтобы стронуть карету с места.

По дороге я успела сообщить Петру все, что мне удалось узнать за этот час. Он внимательно слушал меня и перебил всего пару раз, чтобы задать тот или иной вопрос.

Когда мы подъехали к моему дому, дождь почти прекратился, причем так же неожиданно, как и начался.

— Как же это я забыла? — сокрушалась я, вылезая из кареты.

— О чем? — спросил не пропускавший ни единого моего слова Петр Анатольевич.

— Дмитрий не хотел меня пускать, приняв за кого-то другого, — объяснила я ему. — И у меня создалось впечатление, что этот кто-то очень хотел туда попасть. Кто и зачем? Вот что меня интересует. Хоть поворачивай назад оглобли, ведь собиралась же спросить…

— Это будет выглядеть странно. Даже для такого лопуха, как ваш Дмитрий, — улыбнулся Петр.

— Более, чем странно, — согласилась я. — Придется узнавать все самой. Хорошо, что на этот случай я оставила себе лазейку.

— О чем это вы, Катенька? — подозрительно прищурился Петр Анатольевич. — Интуиция подсказывает мне, что кое-что вы мне не рассказали. И это кое-что — если не ошибаюсь — едва ли не самое главное…

— Не знаю, — задумалась я, — может быть, вы и правы…

— Так что же это?

— Какие у вас планы на сегодняшний вечер, вернее, на сегодняшнюю ночь?

— Вы меня пугаете, — сделал страшные глаза Петр Анатольевич. — Вы хотите назначить мне свидание?

— Да, причем в полночь и разумеется на кладбище… — пошутила я. — Да нет, Петр Анатольевич, все гораздо проще, просто я хочу вернуть покойному его шаль… или кому она там принадлежит?

— Вы собираетесь проникнуть в дом? Ночью? Каким же образом?

— У меня такое впечатление, Петр Анатольевич, что вас сегодня подменили, с каких это пор вас стали волновать такие мелочи? Благоразумие никогда не было вашим коньком — уж не начинаете ли вы стареть?

— Ни в коем случае, моя старость, как у Кащея бессмертного — на кончике иглы, а игла та в яйце…

— Вы собираетесь рассказывать мне сказки?

— Нет. Но кое-что рассказать, видимо, придется.

— Да? И что же это такое?

— Похоже, я могу вам сказать, кто кроме вас сегодня пытался попасть в гости к покойному…

— Если вы с помощью этой наглой лжи надеетесь выманить у меня еще бутылку коньку, то у вас этот номер не пройдет.

— А если это не ложь?..

— Тогда… разрешите пригласить вас на чашечку кофе.

Разговор мы продолжили за столом. И коньяком мне все-таки пришлось пожертвовать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Там происходило что-то странное, — загадочным голосом начал Петр Анатольевич, когда мы перекусили, и наступил черед кофе и разговоров.

— Нельзя ли поконкретнее? — попросила я, зная манеру Петра Анатольевича начинать издалека. Чем значительнее для собеседника была информация, тем дороже он всегда стремился ее продать.

— Можно, — неожиданно легко согласился он. Видимо, рюмка старого коньяку, которую он выпил за минуту до этого, сделала свое дело, а может быть, просто решил ради разнообразия изменить любимой привычке.

— Не успел я проводить вас глазами и устроиться поудобнее в карете, как мое внимание привлекло какое-то движение перед домом. Предположив, что это вы по какой-то причине отказались от своих намерений и возвращаетесь в карету, я едва не выскочил под дождь, но в этот момент понял свою ошибку.

— Это была не я?

— Это были не вы. И даже не человек…

— О, Господи, корова что ли? — с подозрением спросила я. От Петра Анатольевича можно иной раз ожидать чего угодно. Даже подобной шутки. С него станется.