Французское наследство

– Может, и никак, а может, как-то, – пожал плечами Себастьян и устроился поудобнее, подложив под спину подушку.

Яна догадалась: их ждет нечто интересное.

– Почти три года назад – я тогда был на раскопках в Африке – случилась до сих пор непонятная мне история.

Себастьян обвел взглядом слушательниц, как бы проверяя их готовность внимать. Слушальницы впились в него двумя парами глаз.

– Много лет я накоротке с одним коллегой. Мы разрабатывали общую тему, вели семинары на одном потоке, в общем, почти сдружились. Когда я вернулся из поездки, коллега рассказал: не так давно в баре рядом с университетом – вечерком преподаватели частенько туда заходят – к нему за столик пристроился один человек и сообщил, что он из России и работает у нас в архиве. Собственно, такое случается нередко, поэтому мой приятель не удивился. Во время разговора этот русский вдруг начал интересоваться мною. Расспрашивал, что я, кто я, чем занимаюсь. Сначала мой коллега не придал этому интересу никакого значения, но когда стал задавать вопросы о моих родителях и предках, пришел в замешательство. С чего вдруг приезжего заинтересовали мои корни? На прямой вопрос русский ответил, что собирает материал о причинах русской эмиграции, но прозвучало это не слишком убедительно. Яна, тебя не смущает мой русский?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что она чуть не поперхнулась тарталеткой с тунцом.

– Не поняла. Почему он должен меня смущать?

– Мне кажется, звучит коряво и криво.

– Да ты что! Он вполне прямо звучит! Очень даже круто!

– Но все равно слишком старомоден. Не окажешь ли мне честь внедрить в лексикон модные слова? Так сказать, несколько осовременить мою речь. По-русски я говорил только с бабушкой Машей, а ее речь складывалась в шестидесятые годы прошлого века. Вот, например, мне понравилось слово «круто». Еще знаешь?

Яна прыснула в ладошку:

– Да сколько угодно! И гораздо круче!

– Тогда закрепляю за тобой кураторство!

– Заметано!

– Куда заметено? – опешил Себастьян.

– Не заметено, а заметано. Это значит, что мы договорились.

– Отличное слово! Я очень рад…

– А почему твоему коллеге интерес русского к теме эмиграции показался неубедительным? – вмешалась Таняша.

– Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Но что-то ему не понравилось.

– На первый взгляд ничего подозрительного, – пожала плечами Таняша и, оглядев стол, предложила открыть новую бутылку.

Предложение было принято с воодушевлением.

– Это еще не конец истории. Мой коллега сообщил русскому, что вскоре я возвращаюсь с раскопок. Таким образом, появлялась отличная возможность расспросить меня непосредственно. Русский пришел в восторг и заявил, что с нетерпением будет ждать случая пообщаться со мной лично.

– Так вы пересеклись? – вскинулась Яна.

– В том-то и дело, что нет! Коллега познакомить нас не мог. К моменту моего появления в университете он был на пути в Руан. Лишь после его возвращения я с удивлением узнал, что к моей скромной персоне был проявлен такой интерес. Разумеется, я бросился выяснять, что это за человек, но оказалось: никаких русских в списках работающих в архиве не значилось.

– Ничеси! – воскликнула Яна. – То есть он не тот, за кого себя выдавал!

– Однозначно! Причем вот что странно. Его вопросы о моих корнях были отнюдь не праздными. Слишком глубокими. Моему коллеге даже показалось, что русский уже имел обо мне некое представление.

– То есть он приехал во Францию, чтобы собрать сведения о тебе?

– Не только обо мне. Он интересовался всеми членами семьи, Таняшей в том числе.

– С какой стати? – взволновалась та и отложила бутерброд, который с упоением намазывала rouille – майонезом с красными перчиками.

– К сожалению, этого я так и не узнал. Попал в ужасный цейтнот, торопился сдать отчет, надо было срочно доделать две статьи, к тому же начались занятия. В общем, мне было не до того, а потом я вообще забыл об этой истории, потому что русский больше не обозначался.

– И что? На этом все закончилось? – разочарованно спросила Яна.

– Можно сказать, что да.

– А как же его звали, этого русского? – догадалась спросить Таняша. – Неужели он даже не представился?

– Представился. Сказал, что зовут его Эдуард Хиль. Не спрашиваю, слышали ли вы это имя. Наверняка оно вам ни о чем не говорит.

Если бы у Яны рот не был набит хлебом с Tapenade – дивным паштетом из оливок, каперсов и оливкового масла, – он обязательно открылся бы.

А Таняша вдруг разразилась гомерическим хохотом.

– Эдуард Хиль? В самом деле?

Себастьян недоуменно посмотрел на обеих женщин:

– Не понимаю, что вызвало у вас такую реакцию?

– Это имя принадлежит одному из эстрадных певцов, знаменитому в Советском Союзе в шестидесятые и семидесятые годы прошлого века.

– Даже я о нем знаю! – заявила Яна. – Отличный голос. Мне нравилась у него одна песня.

– Про потолок ледяной и дверь скрипучую? – воодушевилась Таняша.

– Нет, там про другое. «Как хорошо быть генералом, лучше работы я вам, сеньоры, не назову. Стану я точно генералом, если капрала переживу».

– Я тоже ее помню! Когда в шестьдесят третьем у Хиля вышла первая пластинка, мы с девчонками с ума сходили! Такой обаяшка! А голос!