Французское наследство

Савва пожал плечами и промолчал. Если углубляться в эту сторону, то можно договориться до того, чего профессору знать необязательно. Главное, чтобы Симонов помог с теорией вопроса, а втягивать его в практические действия они не собираются.

Андрей Леонидович понял, что вопрос был лишним, хотя у него на языке вертелось еще десятка два. Надо набраться терпения, и постепенно все выяснится само собой. Этот Савва Ильич явно не промах, а девочка вообще просто огонь.

И чего Сашка все с какими-то обормотками встречается?

Надо ему намекнуть.

– Ну что ж, молодые люди. Постараюсь вам помочь. Как я понял, дело серьезное, и даже очень, так что можете на меня рассчитывать.

Яна чуть не бросилась профессору на шею. Постеснялась. Консерваторка все же.

Савва пожал профессору руку.

– Как только что-то выясню, ждите сигнала, – заверил Андрей Леонидович.

Утренние заботы

Они со Стариком не любили засыпать с кем-то рядом. Спящий беззащитен, а значит, уязвим. Никто не должен видеть его беспомощным.

Даже Доротее приходилось после ласк и долгих разговоров удаляться к себе в спальню. Впрочем, она не сердилась на Старика, ведь ей всегда было чем заняться. Молодые и не слишком любовники в избытке толпились у трона влиятельной женщины. Старик знал о ее слабостях, но смотрел на подобные шалости снисходительно. И вовсе не потому, что чувствовал себя немощным. Просто был уверен: мимолетные увлечения ничто по сравнению с духовной и интеллектуальной близостью, даже слиянием, которое было у них с Доротеей!

Просыпаться в одиночестве стало привычкой, перенятой у Старика, и Он никогда ей не изменял. До сегодняшнего утра.

Осторожно повернувшись, Он посмотрел на спящую Наташу. Длинные ресницы подрагивали. Светлый локон упал на щеку. Нежные губы чуть приоткрылись.

Он приблизил к ним лицо, чтобы поймать ее дыхание.

Чистое, как у ребенка.

Вчера ноги сами принесли его к ней. Пекарня уже не работала, но магазин был открыт до десяти вечера. Он словно почувствовал, что Булошница будет там и одна.

Поднявшись по ступеням, Он отворил дверь. Колокольчик над входом звякнул, и она повернула голову.

Наверное, вид у него был ужасный, потому что Булошница широко распахнула глаза и посмотрела испуганно.

– Наташа, простите, – произнес Он и прислонился к стене.

Вдруг закончились силы и стало трудно дышать.

Дальнейшее Он помнил смутно. Не потому, что после произошедшего чувствовал себя плохо. Просто захлестнули чувства, и с такой силой, что Он совершенно потерялся во времени и в пространстве. Растворился. Исчез.

И вот теперь впервые Он проснулся рядом с человеком, который еще вчера был чужим и опасным.

Впрочем, опасность не просто не исчезла, а стала больше!

Теперь, когда она так близко, хватит ли у него сил оторвать ее от себя?

Он едва слышно застонал и отвернулся от спящей рядом женщины.

Скорей всего, Он пожалеет о том, что сделал.

Но это будет потом. А сейчас…

Наташа шевельнулась и положила руку ему на грудь. Он прижал своей ладонью тонкие пальцы.

Старик пожал плечами и отвернулся.

Конечно же, как всегда, Старик прав. Сейчас нельзя расслабляться.

Он должен думать, думать, думать, но в ее присутствии делать это абсолютно невозможно.

Осторожно сняв с себя ее руку, Он поднялся и на цыпочках вышел из спальни.

Надо вести себя обычным порядком, как будто ничего не произошло. Так Он быстрее успокоится.

После заведенных Стариком процедур – промывание носа, бритье, холодное обтирание – Он почувствовал, что становится бодрее. Следов на теле не осталось, лишь легкое першение в горле. Нога, правда, болела сильнее обычного, но эта боль давно стала привычной.

После двух чашек крепкого кофе Он почти вернулся в нормальное состояние. Почти, потому что ощущение ее присутствия – даже в соседней комнате – заставляло сердце биться неровными толчками и сбивало дыхание.

Как же она хороша! Какую ночь они провели вместе!

Погрузившись в воспоминания, Он закрыл глаза и тут же одернул себя.

Не сейчас!

В данный момент надо обдумать то, что случилось вчера. А случилось то, чего Он не предвидел.

Его вычислили. Это первое. Пропала карта. Это второе. И третье, самое ужасное: теперь они знают, как он выглядит. Тот, кто шел следом, мог даже сфотографировать его. Если это так, то объект уже знает, кто за ней следил. Даже хуже. Она знает все.

Или нет?

Сфотографировать его могли только сбоку или со спины. Издалека, в движении и в темноте, вернее, при свете фонаря, что только ухудшает снимок. К тому же на нем был капюшон, закрывающий лицо. Это, пожалуй, главное, что помешает идентифицировать личность.

Теперь карта. Означает ли это, что поездки надо временно прекратить? А, собственно, почему? Если Он сохранил свое инкогнито, чего бояться? Его могут узнать по хромоте? И что? Он не единственный хромающий в этом городе. Всегда можно сказать, что ногу натер.

А вот слежку придется прекратить.

Он вдруг заново ощутил то, что испытал вчера, когда его схватили сзади и стали душить. Спасло лишь то, что Он всегда готов к нападению. Каждую минуту. Каждое мгновение.

Во всяком случае, так Он думал до вчерашнего дня.