Двадцать восьмого температура резко повысилась до нуля градусов. Ни чая, ни кофе не было, и доктор давал каждому по ложке глицерина.
Двадцать девятого появилась чайка. Уже съедены шкуры собак. Еще оставалась сбруя из тюленьей кожи.
Ослабевшие, бледные, с блуждающими глазами, люди двигались словно тени.
Де Амбрие с напряжением вглядывался в горизонт – не появится ли стая уток или медведь.
Оттепель набирала силу. Лед трещал, текли потоки воды… Дюма, Плюмован и Итурриа пошли на разведку, но вернулись ни с чем. В этот день съели половину сбруи и запили глицерином.
– Ба! – сказал парижанин, который едва держался на ногах.– Завтра мы придем в себя.
Но тридцатого мая, вместо того чтобы «прийти в себя», бедный малый слег от лихорадки, так же как повар Дюма и его товарищи. В отряде не осталось ни одного здорового человека! Доктор, повинуясь профессиональному долгу, все время оставался возле больных. Капитан не щадил себя, стараясь помочь всем. Он распределял последние кусочки пищи, которые и пищей-то назвать было нельзя, их глотали машинально, не думая и ничего не чувствуя. Врач заботился об экипаже, рискуя здоровьем, а может быть и жизнью.
Тридцать первого мая даже самые стойкие поняли, что все кончено, и покорились судьбе, ожидая смерти.
ГЛАВА 16
Тридцать первого мая термометр показал плюс два градуса.
В ясном лазурном небе ярко сверкало солнце.
Изголодавшиеся матросы – кожа да кости – стали есть свои шубы. Больные ловили ртом капельки воды, бежавшие по стенам снегового жилища.
– К оружию!
Дюма схватил винтовку. За ним лейтенант Вассер, парижанин и баск. Появление зверя придало им силы. Ведь он мог стать добычей.
Удивительно, до чего живуч человек. Близкие к смерти матросы бодро выбежали из хижины с винтовками на изготовку.
Но увидели не медведя, а какое-то небольшое животное темного цвета.
Дюма выстрелил с расстояния в двести метров. Но промахнулся. Впервые в жизни. Сказались болезнь и голод.
Пуля упала недалеко от зверя.
Промахнулся и лейтенант. Животное взвыло, но продолжало бежать, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон пули.
Дюма крепко выругался и опять зарядил ружье.
Парижанин тоже прицелился, но вдруг опустил винтовку и воскликнул:
– Помпон!.. Мой Помпон!..
Собака в несколько прыжков очутилась возле хозяина с радостным лаем и визгом.
– Помпон!.. Собачка моя хорошая!..
Помпон между тем бегал от одного матроса к другому и наконец снова вернулся к Плюмовану.
– Черт возьми!..– проворчал Дюма.– Надо было этому псу возвратиться. Я предпочел бы медведя… У него мяса раз в пятнадцать больше… И потом, как-то нехорошо убивать свою же собаку.
– Не смейте трогать Помпона! – с гневом вскричал парижанин.
– У нас люди умирают…– тихо заметил Дюма.
– Неужели не видишь, что Помпон умудрился каким-то образом разжиреть?
– Вижу,– скрепя сердце отозвался повар.– Бедненький! Значит, он что-то ел все эти три недели,
– Совершенно верно. Либо он сам нашел еду, либо кто-то его кормил.
– Ты, прав, любезный,– сказал капитан, подходя к Плюмовану.– Собаку привел к нам инстинкт, чувство дружбы. Как знать? Быть может, в ней наше спасение?
Помпон тем временем залез в хижину, обнюхал всех, огляделся и снова вернулся.
– Проверил, все ли на месте,– заметил Плюмован.
Собака постояла возле хозяина, словно дожидаясь лакомого куска, села на задние лапы, тявкнула раз, другой и побежала вперед, то и дело оглядываясь.
– Лейтенант Вассер! – распорядился де Амбрие.– Возьмите с собой Жана Итурриа, Дюма и Фарена и следуйте за собакой.
– Есть, капитан! И дай нам Бог вернуться не с пустыми руками. Вперед, друзья!
– Подождите минутку,– остановил де Амбрие матросов.– Возможно, вам пригодятся уцелевшие сани, меховые шкуры, спальный мешок, оружие, топор, пила и нож для резки льда. Наденьте эскимосские сапоги без них не обойтись во время оттепели – и разделите между собой остатки табака. А теперь пожмите друг другу руки. В путь, друзья! Помните, наша жизнь зависит от вас.
Собака, очень довольная; вприпрыжку бежала на северо-запад, не отклоняясь от своих следов, местами отчетливо отпечатавшихся на талом снегу.