Французы на Северном полюсе

Увы! Ничего подобного обнаружено не было! Там, где Локвуд нашел небольшой канал, теперь сплошь лежал лед. Напротив мыса Вильда в бинокль можно было рассмотреть памятный знак, поставленный Локвудом и его спутниками на месте последнего перехода к полюсу. Капитану захотелось увидеть его поближе, и через час все были там.

Но что самое поразительное — шагах в ста от знака стоял еще один, видимо недавно сооруженный из положенных одна на другую глыб каменного угля.

Де Амбрие нахмурился.

Опять Прегель!

Доктор и Ужиук нашли спрятанный между глыбами бокал, а в бокале пергамент, где по-немецки, по-французски и по-английски было написано:

«Я, нижеподписавшийся, начальник германской полярной экспедиции поставил сей знак по случаю посещения мною сего места. Продолжаю свой путь и надеюсь поставить еще один знак в десяти милях на север.

Юлиус Прегель.

18 мая 1887 г.».

— Бедный Локвуд! — вскричал доктор. — Тупоголовый немец его перещеголял. И вы только подумайте, что пишет! Начальник экспедиции на Северный полюс!.. Как будто он уже побывал там! Издеваться над несчастным Локвудом!.. Грабить мертвого!..

— Успокойтесь, доктор. Мы пробьем дорогу сквозь лед и пройдем дальше немца! Не забудьте, Прегель вышел в море на год раньше нас, а опередил всего на пять недель, судя по дате на документе. Вполне возможно, что судно его сейчас еще только в Форт-Конжере… Впрочем, не будем строить предположений. Пора возвращаться. И как можно быстрее. На судне, наверное, волнуются из-за нашего долгого отсутствия.

Де Амбрие, чтобы быть уверенным, что лед на обоих берегах однороден, решил вернуться на корабль другой дорогой. Он высадил свою маленькую команду параллельно землям Локвуда. Моряки держались скал, не покидая ледника. Путь был гораздо тяжелее, чем раньше.

Так, французские исследователи, увидев в бинокль мыс Вашингтона, замеченный лейтенантом Грили, открыли фьорд, которому Грили дал имя несчастного командира «Жаннеты», и пошли вперед, огибая ледник с юга.

Итак, через тридцать шесть часов экспедиция будет закончена. Несмотря на туман и препятствия, которые встречались на каждом шагу, путешественники не боялись заблудиться, настолько капитан был уверен в правильности выбранного направления. Прошло двенадцать часов, потом еще двенадцать, в последний раз ставили палатку.

— Вперед, ребята, смелее! Цель близка.

Де Амбрие, обычно такой хладнокровный, выказывал явное нетерпение.

Доктор, которому была известна причина этой спешки, тоже подгонял матросов, служа им примером. Он ускорил шаги и, казалось, совсем забыл, что покрылся испариной, об опасности которой сам недавно предупреждал.

Это происходило четырнадцатого июля[61] — в национальный праздник французов. Капитан хотел сделать сюрприз своим товарищам. Бершу получил соответствующий приказ, на борту было уже все готово, дабы достойно отметить знаменательную дату: изысканные блюда, хорошее вино, ликеры, потом различные представления, подготовленные матросами, оставшимися на борту. Организация веселого, задорного праздника среди вечной мерзлоты, в основе которого лежал горячий патриотизм, — явление поистине уникальное.

Капитан все время ворчал на туман, скрывающий корабль, украшенный разноцветными флагами, к которому подходили все ближе и ближе. Собаки повернули свои острые морды на юго-восток и шумно вдыхали почти неуловимые запахи. Одна из них — Помпон — любимец парижанина, внезапно завыла, и словно эхо ей ответил отдаленный прерывистый лай. Внезапно вся свора принялась неистово лаять, к великому изумлению людей, не веривших своим ушам.

— Ба, — озадаченно заметил парижанин, — видно, это какой-то шутник веселится на корабле и передразнивает моих собачек.

— Ну, тише вы, окаянные! Вы бы должны знать, что это не ваши собратья. Есть, однако, с чего ошибиться. Если бы я хотел изобразить собаку, у меня вряд ли бы лучше получилось.

Как справедливо заметил Плюмован, имитация была настолько правдоподобной, что собаки ощетинились и глухо рычали. Можно было легко догадаться, что на собачьем языке это рычание означало отнюдь не «добро пожаловать».

И вдруг перед изумленными людьми появилась какая-то темная масса, призрачно выделявшаяся среди опаловой белизны осевшего пара. Можно было различить корпус корабля. Из груди матросов вырвалось глухое восклицание.

— Wer da? Кто там? — донеслось с корабля.

Де Амбрие вздрогнул.

— А вы кто?

— Корабль «Германия», из Бремена, капитан Вальтер.

— А я — капитан «Галлии», французского корабля.

— Милости просим, капитан.

— Я не к вам, извините… Мой корабль тут где-то поблизости, в тумане его не видно.

— «Галлия», капитан, стоит в трех кабельтовых южнее.

— Благодарю вас. Честь имею.

Французские матросы угрюмо молчали.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил доктор.

— Скажу, что нисколько не удивлен.