«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Реальная предыстория термина Jeune France такова: в августе – сентябре 1831 года парижская сатирическая газета «Фигаро» опубликовала ряд статей, где высмеивала недавно возникший тип, который предложила именовать неологизмом le Jeune-France (новым здесь было употребление артикля мужского рода, поскольку вообще-то France – слово женского рода и требует такого же артикля). Согласно статьям из «Фигаро», юнофранцуз (так я предлагаю переводить этот неологизм) – ультраромантик, который эпатирует буржуа своими якобы средневековыми нарядами, своим поведением (любит пунш, восхищается ночной природой, постоянно говорит о смерти, пьет из черепа любовницы и проч.), своим жаргоном (пишет без глаголов, вскрикивает «феноменально» и «пирамидально») и, наконец, своим волосяным покровом: главная отличительная черта юнофранцуза – бородка: «монашеская, капуцинская, козлиная, средневековая, бородка млекопитающего». Следует подчеркнуть, что эти бородки были экстравагантной формы и что носители их принадлежали к столичной артистической публике; в провинции дело обстояло иначе. Историк Ален Беккиа изучил «корешки» паспортов 1816–1825 годов, сохранившиеся в архиве нормандского города Эльбёф и содержащие, среди прочего, особые приметы их владельцев; так вот, по его данным, 90–95 процентов этих владельцев (ремесленников, поденщиков, фабрикантов и т. д.) носили бороды – но эти бороды, как можно с уверенностью предположить, не были ни романтическими, ни средневековыми. Первое употребление термина «юнофранцуз» на страницах «Фигаро» 19 августа 1831 года связано именно с бородкой: заметка повествует о парижанине, который сбежал от аристократки-жены и «отпустил бородку, как у серны или юнофранцуза». И в дальнейшем идея, что юнофранцуз прежде всего характеризуется маленькой «козлиной» бородкой, возникает на страницах французских стихов и прозы 1830-х годов неоднократно. Особенно выразителен рассказ Теофиля Готье «Даниэль Жовар, или Обращение классика», впервые напечатанный в сборнике Готье, которые так и назывался «Юнофранцузы» (Les Jeunes-France, 1833). Здесь ясно показано, что превращение молодого человека из замшелого ретрограда в смелого новатора предполагает среди первоочередных мер отращивание эспаньолки – короткой остроконечной бородки, которая, даже не будучи очень густой, «по крайней мере свидетельствует о намерении отрастить бороду», тогда как бритый подбородок указывает на принадлежность его владельца к числу законопослушных мещан. Связь «козлиных бородок» и «юной Франции» к началу 1840-х годов стала общим местом не только во Франции, но и в России. Например, в «Северной пчеле» от 3 октября 1841 года помещена рецензия на комедию Д. Зубарева «Современное бородолюбие», герой которой, франт «с козлиной бородкой», не найдя понимания в провинции, намеревается «поехать с горя в Москву: там юная Франция, верно, найдет себе приют и подражание».

Под пером журналистов из «Фигаро» юнофранцузские бородки не несли в себе никакого политического подтекста. Однако недоброжелательные наблюдатели порой им такие подтексты приписывали. Например, Вьенне, литератор-классик и верный сторонник Июльской монархии, 5 августа 1835 года описывает в дневнике реакцию на взрыв «адской машины» Фиески (покушение на короля Луи-Филиппа) 28 июля того же года: республиканцы, пишет он, отрастили усы и бородки «как у Франциска I» в подражание студентам-юнофранцузам, а потому проправительственные национальные гвардейцы возненавидели этих последних не меньше, чем республиканцев. И вот, испугавшись гнева гвардейцев, почти все юнцы после покушения на короля сбрили бороды.

Однако чаще всего во Франции революционность с бородатостью связывали не напрямую. Наиболее распространенным был следующий ход мысли: кто отрастил бороду на средневековый или ренессансный манер, тот принадлежит к лагерю романтиков, а романтики – новаторы и революционеры не только в литературе, но и в жизни. В России такими тонкостями пренебрегали и рубили сплеча: у кого борода, тот республиканец и бунтовщик. Владимир Печерин вспоминал об эпохе своей юности, пришедшейся на 1830-е годы: «В то время борода была несомненным знаком республиканца или сенсимониста».