«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Вообще число французов, приезжавших в Россию на время или проживавших в ней постоянно, было не слишком велико. В среднем в 1830–1850 годах, по подсчетам французского исследователя Поля Жербо, в Россию приезжало в год от двух до пяти сотен французов (что составляло от одного до двух процентов от всех отъездов из Франции за границу). Французы не только приезжали, но и уезжали, так что общее число прирастало не слишком сильно. Например, в 1839 году, согласно ведомостям III Отделения, в Петербург приехало 420 французов (233 мужчины и 187 женщин), а выехал 261 человек (121 мужчина и 140 женщин). По данным, приводимым демографом В. М. Кабузаном, сальдо внешней миграции (то есть разность между числом прибывших в Российскую империю и убывших из нее) составляло для французов +0,1 в 1828–1830 годах, +0,8 в 1831–1840 годах, +1,6 в 1841–1850 годах. Однако в точном соответствии с пословицей о страхе, у которого глаза велики, императору мерещились в его владениях грозные толпы французов. В 1845 году он поделился с дипломатом Фердинандом де Кюсси своими опасениями по поводу новых транспортных средств – железных дорог и пароходов, благодаря которым представители самых низких слоев общества смогут без труда путешествовать и «грязь, спокойно лежавшая на дне, поднимется на поверхность»:

Я знаю, что в чужих краях нас считают слишком суровыми, слишком придирчивыми по отношению к путешественникам, но как, скажите, обойтись без самого внимательного и постоянного надзора над этой массой людей, которые по большей мере являются к нам, надеясь разбогатеть? Знаете ли вы, что в Петербурге проживает 10 000 французов?

Число, приведенное императором, судя по всему, сильно завышено. По данным статистиков XIX века, в 1843 году резидентов-французов в Петербурге проживало 3027 человек, а в Москве – всего шесть сотен. Пятью годами позже в Петербурге их осталось 2670; для сравнения: немецкая колония в столице в этом же 1848 году насчитывала, по самым скромным подсчетам, 35 000 человек. Десять же тысяч французов, пожалуй, с трудом набралось бы во всей Российской империи (по сведениям французского консула в Москве, в 1854 году их проживало в России от восьми до десяти тысяч).

Тем не менее правда, что многие французы ехали в Россию в надежде заработать денег и в 1830-е, и в 1840-е годы. Автор книги о надзоре за иностранцами в первой половине XIX века А. В. Тихонова называет французов, наряду с подданными Пруссии и Великобритании, лидерами по числу приехавших в Россию в конце 1830-х – начале 1840-х годов. Приезжали люди самых разных профессий: инженеры (несмотря на цитированный выше брезгливый отказ императора) и востоковеды, актрисы и гувернантки, театральные машинисты и зубные врачи, пирожники и механики, художники и музыканты, коммивояжеры и слуги. Конечно, успех ждал не всех приехавших. В интересах неудачников в 1820 году была даже создана Французская благотворительная ассоциация Санкт-Петербурга, которая предоставляла французам, потерявшим работу в России, средства для возвращения на родину; ее создатели специально предупреждали, что готовы помогать людям больным, не способным самостоятельно заработать на пропитание, но не тем, кто явился в Россию, легкомысленно поверив соблазнительным рассказам о возможности преуспеть здесь в самое короткое время. Однако эти предупреждения не приносили желаемого результата, и двадцать лет спустя, в 1842 году, руководители ассоциации по-прежнему жаловались на обилие французов, приехавших в Россию, но не нашедших здесь работы. Однако немало было и таких французов, которые работу находили.

Выше много говорилось о той дурной репутации, какую имели французы в глазах Николая I и его приближенных. Однако присутствие в России «полезных» французов заставляет скорректировать картину полного неприятия и отвержения. «Полезные» французы отнюдь не считались опасными смутьянами (хотя такую возможность власти неизменно подразумевали); они не только спокойно трудились в России, но порой даже просили российского подданства и довольно легко его получали (разумеется, в том случае, если речь шла не о католическом священнике). Вот, например, короткая история дантиста Жоли. 29 октября 1831 года московский гражданский губернатор Николай Андреевич Небольсин сообщил Бенкендорфу, что

французский подданный, зубной врач Карл Жоли, представя в Московское губернское правление аттестат на звание лекаря, просит о приведении его к присяге в подданство России и о выдаче надлежащего о том свидетельства.

Небольсин уточнил: