«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Другой пример: в том же самом 1847 году, когда, как рассказано выше, ужесточились правила впуска иностранных работников, было введено правило, облегчавшее жизнь «приезжающим из-за границы иностранным купцам, художникам и ремесленникам». Теперь они могли направляться к месту следования, не предъявляя путевых билетов на проезд в каждом губернском городе, лежащем на их пути (напротив, путешественники, «имеющие предметом одно лишь любопытство и удовольствие», этой льготы не получили). А осенью 1848 года, в послереволюционную пору, когда, как уже было сказано, иностранцам доступ в Россию был закрыт, император позволил тем не менее приехать в Россию графу Ришбургу, изобретателю способа сохранять говядину без соли, и Бонфору, владельцу имения в Крыму, где разводили овец-мериносов (относительно Ришбурга, впрочем, впоследствии выяснилось, что он не граф, не Ришбург и не изобретатель, а авантюрист, и уже при следующем царствовании, в 1862 году, его из России выслали). Вообще ситуация 1848 года особенно ярко показывает расхождение общих постановлений и их конкретных применений; как заметил еще полвека назад историк А. С. Нифонтов, в 1848 году

въезд и выезд из России был ограничен, но никогда не прерывался. По делопроизводству III Отделения можно установить сотни случаев, когда по особому ходатайству иностранные подданные все же получали визу на въезд в Россию. Выдача таких разрешений производилась только через 3-ю экспедицию этого учреждения, по которой только за один 1848 год в связи с этим вопросом было заведено до 1000 особых дел. ‹…› Ходатайства на въезд через Министерство иностранных дел поступали в III Отделение часто целыми списками. Это были иностранные купцы, квалифицированные специалисты, ремесленники, воспитатели в дворянских семьях и т. д.

И это в революционном году! В спокойные же годы полезных французов тем более принимали на ура; вышеупомянутый Проспер де Барант свидетельствовал, что если к поездкам русских людей во Францию правительство относится крайне неодобрительно, то

французов, приезжающих в Россию, встречают в основном очень радушно и вовсе не преследуют. Некоторых из них, могущих принести пользу, даже приглашают нарочно. Под руководством француза г-на Шато прокладывают телеграфные линии. Г-н барон Эртелу привез новый образец ружья, как говорят, весьма удачный, и только что получил, вдобавок к весьма значительной денежной сумме, орден Святого Владимира. Г-н Броссе, ученик г-на де Саси [известного ориенталиста], был принят в Академию и получил хорошее место.

Между прочим, Франсуа-Мари-Фелисите Броссе (1802–1880), прибывший в Россию в 1837 году, прижился здесь прекрасно: оставался в России до самой смерти, то есть почти сорок с лишним лет, «русифицировался» настолько, что именовался Марием Ивановичем, был избран ординарным академиком и состоял библиотекарем в Императорской публичной библиотеке. И никто уже не помнил, что в 1834 году, когда Броссе, влюбленный в грузинский язык и грузинскую культуру, собрался в Россию впервые, на него из Парижа поступил в III Отделение донос, в котором его обвиняли в связях с мятежными «грузинскими и имеретинскими царевичами», проживающими в Париже, и в том, что в Россию он едет вовсе не ради науки, а для того, чтобы заниматься шпионажем.