«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

все начальники губерний поставлены [были] в непременную обязанность не выдавать паспортов российским подданным на проезд во Францию без предварительного каждый раз сношения с III Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии о лицах, желающих туда отправиться. Таким образом, в течение второй половины истекшего года разрешено [было] снабдить паспортами во Францию 16 лиц. На вступившие же от военных генерал-губернаторов просьбы некоторых молодых людей о дозволении отправиться в Париж для усовершенствования себя в науках разрешения не дано, по тому уважению, что нравственное образование там юношества не позволяет ожидать хорошего влияния на молодых и неопытных людей.

В 1843 году положение улучшилось, но крайне незначительно: разрешение выехать во Францию было выдано 74 лицам.

Имелись и другие ограничения. Принятый 17 апреля 1834 года закон «Об ограничении пребывания русских подданных в иностранных землях» ограничивал этот срок для дворян пятью годами, а для остальных сословий – тремя; по истечении этого срока необходимо было хотя бы ненадолго вернуться в Россию; нарушителям грозила конфискация имущества.

Тем не менее, как почти всегда случалось в России, реальная жизнь развивалась не в полном соответствии с законами. Несмотря на все сложности, в 1832 году в Париже, согласно отчету префекта полиции министру внутренних дел, проживало 310 русских подданных, а в 1839 году их число достигло 1830. 9 апреля 1838 года А. И. Тургенев пишет П. А. Вяземскому из Парижа:

Какая блестящая и многочисленная толпа русских была у всенощной, нерасходно с обедней в первый день праздника [Пасхи].

А жена поэта Е. А. Боратынского Настасья Львовна в апреле 1844 года сообщала в письме невестке, что «этой зимой в Париже было много русских».

Русские люди ездили в Париж и даже оставляли весьма живописные описания своих поездок, порой печатные (назовем, например, книги В. М. Строева «Париж в 1838 и 1839 году», Н. С. Всеволожского «Путешествие чрез Южную Россию, Крым и Одессу в ‹…› Париж в 1836 и 1837 годах» или М. П. Погодина «Год в чужих краях»), порой эпистолярные (например, живописнейшие письма А. Н. Карамзина к родным, письма Е. А. Боратынского к матери и друзьям или письма А. И. Тургенева к московским и петербургским друзьям, частично публиковавшиеся в виде «парижских хроник» на страницах русских журналов). Кроме литераторов, приезжали в Париж и «обычные» дворяне, и их оказалось достаточно для того, чтобы французский писатель Поль де Жюльвекур (тот самый легитимист, который, как упоминалось выше, в 1834 году не пожелал посещать посольство Франции в Петербурге и к которому мы еще вернемся в главе десятой) выпустил в 1843 году роман «Русские в Париже», где традиционная романная интрига развивается внутри русской колонии в Париже и даже указаны роскошные гостиницы, в которых охотнее всего останавливаются приезжие из России. «Нынче для русского Париж и Петербург сделались соседями, – пишет Жюльвекур, – единственная дистанция, их разделяющая, – та, какую установил император». Французский литератор подразумевает упоминавшийся выше указ об ограничении сроков пребывания российских подданных за границей. По этой причине одна из русских героинь Жюльвекура совершает «короткое путешествие в Россию» – но затем возвращается обратно в Париж.

В финале романа Жюльвекур сравнивает русских, приезжающих в Париж, со

стаей перелетных птиц, которые каждую зиму опускаются на берега Сены, а затем расправляют крылья, усеянные золотыми блестками, и продолжают свой путь к другим берегам. Именно их с радостью встречает весь Париж, именно они доставляют радость всему Парижу; именно они создают репутации, сообщают парижской жизни, как выражаются наши дамы, казацкий пыл и грозят новым вторжением парижским модам.