Клыкастые тролли попробовали было на него вскарабкаться, но, как ни старались, неизменно соскальзывали по гладкому деревянному туловищу жирафа. Чем больше они злились, тем невозмутимее держался Фидибус. Нам с Морицем показалось, что он даже посмеивается.
Все усилия атакующих были тщетны. Клыкастые тролли набрасывались на Фидибуса со своими маленькими шоколадными кинжалами, но те ломались один за другим. А на деревянном Фидибусе не осталось ни царапинки.
– Отличный бук, – только и сказал он. – Я сделан из отличного бука! Такая твёрдая и прочная древесина!
Он отшвырнул тролля, потерявшего кинжал, и направился к нам по полю битвы.
– Раскрывайте бумажные зонтики и готовьтесь к взлёту, – крикнул Фидибус.
«Взлёту… лёту… лёту…» – повторило эхо.
Освобождение Себастиана Шнемилха
Мы крепко ухватились друг за дружку – Фидибус, Мориц и я – и полетели на бумажном зонтике по полутёмным коридорам Бедокурии. Вскоре мы оказались на пересечении с коридором, который вёл в бесконечность. У нас под ногами снова оказался облачный ковёр. А на ковре стоял лис Серебур собственной персоной и махал нам лапой.
– Приземляемся! – скомандовал Фидибус.
Зонтик плавно спустился, и наши ноги коснулись ковра. Серебур, прихрамывая, подбежал к нам.
– Это пустяки, и говорить не о чем, – сказал он и крепко обнял Фидибуса. – Спасибо, дружище!
– Пустяки, и говорить не о чем, – пробормотал Фидибус и на радостях трижды крутанул головой, словно это был пропеллер.
– Где он? – спросил Серебур. – Вы принесли его с собой?
– Ну конечно, принесли. Тут он! Мориц порылся в кармане, а потом положил клыкастого тролля На-ит-сабеса на ладонь. Тот устало закрыл глаза.
– Честное слово, это самый крошечный клыкастый тролль, какого я встречал, – проговорил лис и достал из меха бутылочку со слезами. – Вот что нам нужно. Смотрите в оба и запоминайте.
Лис вынул пробку и капнул три серебристые слезинки крошечному клыкастому троллю на лоб.
– Себастиан Шнемилх, отзовись! Себастиан Шнемилх, вернись! Себастиан Шнемилх, проснись!
Только Серебур произнёс эти слова, как крошечный тролль стал на глазах увеличиваться. На-ит-сабес соскользнул с ладони Морица и начал расти и расти. Борода исчезла, морщинистое лицо снова сделалось молодым и гладким, а длинный нос – коротким, как прежде. На-ит-сабес всё больше становился похож на Себастиана. Острые зубы стали круглыми, словно жемчужины, а под конец исчезли и острые уши. Перед нами снова стоял Себастиан Шнемилх. Он отряхнулся, словно мокрая собака, расплылся в широченной улыбке и сказал:
– Ох, сколько же всего может присниться!
Лис Серебур кивнул нам, обернулся, подскочил и исчез.
– Вы тоже видели этого странного лиса? – спросил Себастиан. – Или я всё ещё сплю? Что это за удивительный ковёр? Мягкий, словно облако. Да где же мы? В подвале?
– Идём, Себастиан, пора домой, – напомнила я.
– Только не к родителям!
– Конечно нет. Пойдём сначала к нам! – пригласил Мориц.
Он опять порылся в нагрудном кармане, достал бумажный зонтик, повертел в руках, а потом быстро убрал назад.
– Ты что, их собираешь? – спросил Себастиан. – У меня таких сотни, могу тебе все отдать.
Мы с Морицем покачали головами.
– Нет, спасибо, других зонтиков нам не нужно.
И вдруг мы оказались перед какой-то дверью.
– Это что, выход? – спросил Себастиан.
– Похоже, – ответила я.
– Идём! – позвал Мориц. – Надо открыть дверь!
– Конечно. А как же иначе! – Себастиан потянул за ручку.
Невероятно, но мы снова очутились в чёрном магазине Гезины Волькенштайн. Здесь кончалась Бедокурия. Ещё пять шагов, и мы открыли дверь магазина. Раздался тихий перезвон – вот мы и на улице. Мы с Морицем вздохнули, схватили Себастиана Шнемилха за руки и так бежали втроём до самого дома. Мимо железной калитки семейства Тоцци, мимо красного дома, мимо жёлтого и синего, потом свернули на Заячью улицу. С невысокой каменной ограды дома Зоденкампов спрыгнула большая белая кошка и с быстротой молнии юркнула в кусты сирени.
Мориц с Фидибусом, Себастиан Шнемилх и я остановились перед нашей дверью. Не успели мы позвонить, как дверь распахнулась сама.
– Вот и вы наконец! – сказала фрау Волькенштайн. Она улыбалась, и глаза у неё были ярко-зелёные, словно летний луг.