Фредерик Рюйш и его дети

Бывало, когда ночные страхи становились особенно нестерпимы, с канделябром в руке он поднимался на второй этаж и ходил там по залам среди склянок с заспиртованными монстрами, забальзамированными детьми и взрослыми. У каждого из них была своя судьба. Эту крошку со вторым лицом звали Матильдой – Рюйш всегда спрашивал имя младенца у того, кто приносил его и, если такового не было, давал имя сам… Он помнил всех их поименно и даже кого кто принес. Этого принес крестьянин, этого – трубочист. Никогда не спрашивал, откуда их принесли – только имя. Иногда, блуждая по ночным залам своего музея, Рюйш вдруг особенно отчетливо начинал понимать, что коллекцию нельзя оставлять в Голландии. Уроды должны уехать в Россию.

Работа детских рук

Шли годы. Слава Рюйша росла, он был избран членом Немецкой академии, Лондонского научного королевского общества и Парижской академии наук. Но с не меньшим рвением он читал лекции, писал труды по анатомии, занимался бальзамированием, спиртованием трупов и, конечно, собиранием монстров. И каждый раз, когда он вспоминал Петра, его перекошенное тиком лицо, ему становилось жутко. Но с годами образ выцвел и выветрился.

За годы городских слухов не стало меньше – наоборот, чем известнее становился Рюйш, тем больше слухов о нем появлялось. Говорили, например, что у забальзамированных препаратов продолжают расти ногти и волосы, что по понедельникам, когда кабинет редкостей для посетителей закрыт, экспонаты посещает цирюльник и словно бы у этого цирюльника, как клялись очевидцы, рога и хвост. Говорили, что он забальзамировал собственного сына, умершего от горячки, но не выставляет его в общие залы, а держит в шкафу и любуется, только оставшись в одиночестве; что забальзамированных детишек и взрослых Рюйш выпускает побегать только ночью, когда никто не видит. Некоторые клялись, что видели препараты Рюйша расхаживающими по базарной площади не только ночью, но даже днем. Что тут было правдой, что выдумкой – неизвестно. Сам Рюйш не обращал на них внимания.

Но когда в Амстердаме объявился доктор Арескин из России и явился к Рюйшу с предложением продать коллекцию уродов, он снова затосковал. Анатом понимал, что придет время, и он все равно будет вынужден продать коллекцию Петру… Почему именно российскому монарху? Он, пожалуй, не смог бы ответить. И дело было даже не в деньгах – дело было в том неотвратимом взгляде Петра, который Рюйш помнил долгих двадцать лет… и вновь Арескину было отказано, но не так прост был доктор Арескин, недаром именно ему Петр поручил вести переговоры о покупке коллекции: он был хитер как лис. Теперь Рюйш уже точно знал, чей человек все время торчит возле его дома, кто подкупает слуг, чтобы они доносили о его переговорах, кто не дает ему ступить шага без надзора.

Опасения, что коллекцию кто-то может перекупить, были небеспочвенны. Рюйш нередко получал предложения от частных лиц и от различных европейских дворов о продаже коллекции частями или целиком. Оттого и надзор за ним был установлен, чтобы вовремя расстроить любую сделку. А если и не удастся расстроить, то решить вопрос любым, каким угодно способом. В этом российский государь развязывал Арескину руки.

Глава 13. Утро вечера мудренее

Последние слова:

– Критон, мы должны Акслепию петуха.

Так отдайте же, не забудьте.

Сократ

Утром я проснулся рано, в одиннадцать часов – для меня это рано, потому что проспал всего три часа, а потом лежал в постели и мучился. Мучила совесть, мучила любовь, мучил сюжет романа, мучили две мухи, садившиеся на лицо, мучила духота… Мучило все, что могло мучить.

Надев халат, я вышел в кухню. Марина не спала – удивительная девушка, как зомби, – я вообще не видел, чтобы она когда-нибудь спала.

– Как хорошо, что вы проснулись. Вы по утрам студень едите?

– Я ем его всегда, – улыбнулся я, борясь с сильным желанием обнять и поцеловать девушку.

Зазвонил телефон. Я поднес трубку к уху.

– Позовите, пожалуйста, Марину, – попросил мужской голос. Я насторожился.

– Какую Марину? Вы не туда попали.

– Я вчера заходил, дома ее нет, значит, она у вас. Не заставляйте меня говорить вам гадости.

– Что, это меня? – подошла Марина, встревоженно глядя на меня.

– Да, тебя, – я протянул трубку.

– Ну чего ты звонишь! – злобно закричала она в трубку. – Я же тебе сказала: между нами все кончено, – прижимая трубку к уху, она пошла в свою комнату и притворила дверь. – Да, люблю! – слышал я уже приглушенно. – Да, не хочу, никогда!..

Черт! Как было приятно слышать такие слова очаровательной девушки, они сразу подняли мне настроение. Какое счастье, что кто-то на этом свете тебя любит по-настоящему, страстно… как, впрочем, и ты сам.

Марина вернулась расстроенной.

– Друг твой звонил?

– Да, – ответила она сердито. – Идиот!

– А как его, кстати, зовут? Ты нас не представила.

– Циркач.

– Понятно, Циркач так Циркач. Давай позавтракаем, потом я пойду к Николаю Николаевичу в милицию, расскажу, что вчера эти двое попсарей приходили.