Фредерик Жолио-Кюри

Холод и напряженное ожидание давали себя знать. Все проголодались. Служители разносили чай, бутерброды, фрукты. Жолио-Кюри, продолжая записывать, ловкими движениями левой руки очищал банан. Он был внешне спокоен, только очень бледен. Коварский не отнимал руки от пульта управления.

В 11.37 приборы отметили непрерывное нарастание реакции. Послышались голоса наблюдателей у контрольных счетчиков:

— Идет!

— И у меня!

Коваресий последний раз нажал на кнопку и опустил руку.

В 12 часов 12 минут в непрерывном глухом гуле послышалось нарастающее щелканье счетчиков.

Ядерная реакция расщепления началась.

Жолио-Кюри с сияющим лицом вышел из ангара, чтобы сообщить великую новость персоналу форта Шатильон. Вместе с уполномоченным правительства комиссаром Дотри он послал лаконичную телеграмму в совет министров:

«Счастливы сообщить вам, что сегодня в 12 часов 12 минут первый французский атомный котел вступил в строй».

Ответная правительственная телеграмма поздравляла Жолио-Кюри и его сотрудников с «блестящим достижением французской науки и техники».

«Великое французское мирное достижение упрочивает нашу роль в защите цивилизации», «Теперь у нас есть чем обменяться с нациями, наиболее продвинутыми в этом отношении», «Салют Жолио-Кюри, герою науки на службе мира!» — писали парижские газеты.

Самое выразительное сообщение поместила «Нью-Йорк геральд трибюн»: «Вчера в 12 часов 12 минут англо-американская монополия атомной энергии прекратила существование».

На самом деле англо-американская монополия кончилась еще раньше, ибо Советский Союз овладел секретом ядерной реакции еще в 1947 году.

Все газеты воспроизводили вопрос американского корреспондента верховному комиссару атомной энергии:

— За сколько времени вы собираетесь теперь сделать атомную бомбу?

— Мы вообще не собираемся ее делать, — ответил Жолио-Кюри.

ГЛАВА VII В БИТВЕ ЗА МИР

«НАУКУ НАДО ЗАЩИЩАТЬ»

Оглядываясь на пройденный путь, Фредерик Жолио-Кюри однажды сказал:

— У меня был соблазн замкнуться в своей лаборатории. Но я задал себе вопрос: «А — кто воспользуется открытием, которое я сделал?» И тогда я понял, что для того, чтобы иметь возможность сидеть спокойно в своей лаборатории, я должен сражаться в рядах тех, кто хочет, чтобы достижения науки были использованы в мирных целях, а не в корыстных целях хищников, не для разжигания войны… И только когда установится прочный мир, мы, ученые, сможем обрести душевный покой и сидеть целыми днями в своих лабораториях. И какие счастливые вести мы тогда принесем человечеству!

Жизнь щедро раскрывалась перед Фредериком Жолио. Президент Национального фронта, боец Сопротивления, он стал после войны национальным героем Франции. В тридцать четыре года нобелевский лауреат, к 45 годам академик двух французских и семи иностранных академий, он был известен всему миру как один из самых выдающихся физиков.

Уверенной рукой он направлял Комиссариат атомной энергии. Ведь еще до войны он мечтал о создании во Франции сети атомных электростанций. Теперь он приступил к осуществлению этого проекта. Он сплотил вокруг себя учеников и сотрудников, продолжая исследования, прерванные войной.

Он работал в своей лаборатории. А лаборатория — это было для него всегда самое дорогое. Там было его сердце. «Вот когда мы завоюем прочный мир, тогда мы сможем засесть в своих лабораториях», — это была его любимая мечта.

Поиски, открытия, живое дыхание науки — это была его стихия. Слово «Наука» Жолио-Кюри всегда писал с большой буквы.

Уже позже, в конце жизни, он написал:

«Виктор Гюго говорил: «Продвигаясь вперед, наука непрестанно перечеркивает сама себя. Плодотворные зачеркивания… Наука — лестница… Поэзия — взмах крыльев… Шедевр искусства создается навеки… Данте не зачеркивает Гомера…» Шедевр искусства, бесспорно, более незыблем, нежели научное творчество, но я убежден, что ученого и художника ведут те же побуждения и требуют от них тех же свойств мысли и действия. Научное творчество на его высочайших вершинах тоже взмах крыльев… Художник и ученый, таким образом, встречаются, чтобы создавать во всех их формах Красоту и Счастье, без которых жизнь была бы лишь унылым шествием.

Ученый подобен рабочим или художникам, строившим древние соборы. Они участвовали в строительстве, требовавшем иногда труда многих поколений; от этого не остывала их страсть, любовь к своему творению, завершения которого они не могли увидеть.

Какие великолепные здания, какие произведения искусства можно было бы создать с помощью современной техники, если бы мы примирились с мыслью, что создаем не только для себя, но и для грядущих поколений!

Наука открывает тем, кто ей служит, грандиозные перспективы. Это деяние, в которое ученый ежедневно вносит свой вклад, не пытаясь увидеть его завершение».

С чем сравнить горечь творца великого открытия, когда он увидел, что его творение в руках преступников принесло величайшие бедствия людям? Человек, беззаветно преданный науке, стал свидетелем разрушительного действия результатов науки!