Фрейд

Благодаря интуиции и искусству поэту удается ухватить, дать почувствовать странную и волнующую связь любви и смерти, заставить нас услышать в голосе Любви голос Смерти и "через это возвращение к основам ... оказать на нас глубочайшее воздействие". И дать нам урок мудрости, который Фрейд иллюстрирует, вновь обращаясь к "Королю Лиру": в конце пьесы "Лир выносит тело Корделии на сцену. Корделия - это Смерть. Через свое обращение эта сцена покажется нам близкой и понятной. Это богиня Смерти выносит с поля боя мертвого героя... Древняя мудрость, облаченная в одежды античного мифа, рекомендует старому человеку отказаться от любви, выбрать смерть, свыкнуться с необходимостью умереть".

Но как человеку в промежутке между рождением и смертью распознать поразительный союз Матери и Смерти, осознать, что его ждет встреча с "Матерью-Землей"? Любого человека, совершающего движение через свою Судьбу, выбирающего между "тремя женщинами", постигнет участь "старика", выводимого на сцену Фрейдом в заключение своего исследования для того, чтобы сказать последнее слово о немоте Смерти: "Старик напрасно пытается получить от женщины любовь, подобную полученной в начале жизни от матери; лишь третья дочь Судьбы, молчаливая богиня Смерти примет его в свои объятия".

Мать моя сила - Гете мой брат

В одной из коротких, но удивительных статей, которые так хорошо удаются Фрейду, - "Детское воспоминание в "Поэзии и правде" Гете", опубликованной в 1917 году в журнале "Имаго", он возвращается к понятию "воспоминание - экран". Действие этого любопытного психического формирования Фрейд изложил в работе 1899 года "О воспоминаниях - экранах" и в 1901 году в "Психологии обыденной жизни", приведя в качестве иллюстрации ценнейшую информацию о своем детстве. Он подчеркивает также огромный интерес одного, на первый взгляд, незначительного, эпизода из раннего детства Гете, позволяющего окольным путем подойти к глубинным структурам личности, через этот гетевский экран получить чрезвычайно важные сведения о нем самом.

В "Поэзии и правде" Гете рассказывает, как "в очень раннем детстве" он побросал однажды в окно значительное количество фамильной посуды, подбадриваемый громкими криками хитрых соседских мальчишек, присутствовавших при этом зрелище. Этот случай из детства, как пишет Фрейд, "оставляет впечатление абсолютной бессодержательности" и "в доаналитические времена" остался бы совершенно незамеченным. "Но ... аналитическая наука пробудилась" - и эти следы раннего детства, избежавшие забвения, обрели особую важность. Однажды Фрейду пришлось услышать из уст одного из своих пациентов, не знавшего историю Гете, рассказ о похожем случае: в возрасте примерно четырех лет, как пишет Фрейд, "он побросал в окно все предметы посуды, которые ему только удалось достать"; как выяснилось после проведения психоанализа, этот жест был непосредственно связан с рождением младшего брата, вызвавшим у пациента "позывы ненависти".

Эту же связь Фрейд устанавливает в случае Гете, вспоминая, что, действительно, когда поэту было три года и три месяца, родился первый из его младших братьев, Герман-Яков. С этим рождением путем сопоставления фактов можно связать "эпизод с битой посудой". Этот случай, сохранившийся достаточно живо в памяти Гете, так что тот даже смог о нем рассказать многие годы спустя, "единственный", подчеркивает Фрейд, из всего данного периода, служит, следовательно, экраном, отражением психологической реальности, определяющейся желанием агрессии и убийства по отношению к маленькому брату, которую сам субъект пытается затормозить. Фрейд полагает, что речь идет здесь о "компромиссном формировании"; воспоминание, служащее экраном и скрывающее какие-то сведения под маской незначительности, не может скрыть главное впечатление, отмеченное яркой печатью агрессивности, которое путем тщательной аналитической работы можно восстановить.