Фрейд

Представляет интерес и то, что биографы-психоаналитики, говоря о Фрейде, не торопятся применять к нему тот инструментарий, который пускается в ход при написании биографий других ученых, политических, религиозных и культурных деятелей. Для психоаналитического видения истории вообще характерны психологизм и "биографизм", иначе говоря, сведение исторического процесса к деятельности индивидов, а последняя затем объясняется детскими "комплексами", "судьбами влечений". Даже в лучших психоаналитических биографиях содержится немало спекуляций по поводу детских лет, отношений с родителями, невротических симптомов у тех персонажей истории, которые рассматриваются в том же ключе, что и пациенты-анализируемые (Даже у тех психоаналитиков, которые только на словах признают несводимость культуры и социальных институтов к влечениям, психологизм и "биографизм" ведут к весьма своеобразному обращению с историческими источниками. В трудах такого рода, писанных ортодоксальными фрейдистами, масса нелепиц там, где предзаданная "эдиповская" схема тяготеет над материалом. Но и у такого критика ортодоксии, как, например, Э. Фромм, принимаются те свидетельства, которые подтверждают его тезисы, тогда как все, ей противоречащие, просто игнорируются. При написании в целом интересной биографии Гитлера он опирался в основном на воспоминания А. Шеера, но в последних содержится огромное количество фактов, вступающих в противоречие с интерпретацией Гитлера как "некрофила". Эти пороки психоаналитических биографий связаны в первую очередь с самим методом исследования). Когда речь заходит о Фрейде, весь психоаналитический инструментарий остается без употребления. В данном случае это можно только одобрить, поскольку психоаналитическая теория не редуцируется к личным особенностям психики Фрейда, а его научная деятельность не выводится из "Эдипова треугольника". Под вопросом остается, правда, правомерность подобной интерпретации других лиц.

Вернемся к словам Фрейда: "биографической истины не существует, и даже будь таковая, она осталась бы без употребления". Повседневная критика психотерапии является источником "биографизма" фрейдистов. Аналитики месяцами и годами слушают речи своих пациентов, интерпретируют потоки ассоциаций, сновидения, оговорки, отношения с родственниками, обнаруживают детские переживания, защитные механизмы, влечения, сокрытые не только от других, но и от самого пациента. Психоаналитики практикуют герменевтическое искусство понимания и толкования, дешифруют симптомы и символы сновидений. В итоге невротические нарушения, черты характера, непонятные поступки и навязчивые мысли находят свое объяснение в биографии: они занимают свое место в индивидуальной истории жизни, это части того целого, которое и должно открыться пациенту. Психоаналитик способствует тому, что у пациента возникает связный "рассказ" о собственной жизни, причем в это повествование входят и те отколовшиеся, вытесненные в бессознательное переживания, символы и сцены, о коих пациент ранее не подозревал.

Однако составление такой биографии отличается от труда биографа-историка. Последний имеет дело с уже состоявшейся жизнью, в ней уже ничего нельзя изменить, поменяться может только оценка потомков. Психотерапевт не просто интерпретирует прошлое, он изменяет жизнь пациента: инструмент интерпретации вторгается в жизнь, и лишь в новой перспективе, с измененными установками, отношениями с другими, самооценками и вариациями, пациент выстраивает свое прошлое в целостный и связный "рассказ". Строго говоря, психоанализ не знает конца, можно продолжать его всю жизнь. Чисто теоретически он прерывается, когда достигнута "истина" - освобождение от невротических симптомов, исцеление пациента, которое происходит вместе с переосмыслением, переживанием своего прошлого в диалоге с психоаналитиком.