Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Шесть лет спустя Фрейд продолжал ждать скорой смерти. Он писал другу: «Теперь и тебе уже исполнилось шестьдесят, а я старше тебя на шесть лет, так что уже приближаюсь к пределу и, быть может, вскоре увижу конец пятого акта этой достаточно непонятной и не всегда смешной комедии»[510]. Выходит, Фрейд думал, что скоро умрет, и в сорок один, и в пятьдесят один, и в шестьдесят, и в шестьдесят два, а когда ему исполнилось семьдесят, он был уверен, что умрет в восемьдесят.

Чем объяснить такие даты? Одно письмо к Карлу Юнгу проливает свет на странности этого мышления и даже суеверия: «Несколько лет назад ко мне пришла интуитивная догадка, что я умру в шестьдесят один год, может быть, в шестьдесят два. Затем я отправился в Грецию с братом, где числа 61 и 62 необъяснимым образом встречались мне все время в самых неожиданных местах. Это меня угнетало, но я думал, что вздохну с облегчением в отеле в Афинах, где для нас были забронированы комнаты на первом этаже. Я был уверен, что здесь не встречусь с № 61. Так оно и было, но мне досталась комната 31 (если позволить себе фатализм, можно думать, что это половина от 61 или 62)». После этого, как отметил Фрейд, его еще активнее стало преследовать число 31.

Но с чем связана сама эта «интуитивная догадка», что смерть настигнет Фрейда в шестьдесят один или в шестьдесят два? Он начал думать об этом в 1899 году. «В то время произошли два события. Во-первых, я написал “Толкование сновидений”, во-вторых, получил новый номер телефона – 14362. Когда я закончил “Толкование сновидений”, мне было 43 года». С убежденностью нумеролога он делает вывод: «Таким образом, у меня были основания полагать, что другие цифры указывали на конец моей жизни, это 61 или 62 года». Фрейд объясняет: «Странная идея о смерти в шестьдесят один или в шестьдесят два совпала с убеждением, что “Толкование сновидений” – венец моих трудов, что я выполнил все, что был должен совершить, и мне остается лишь лечь и умереть». И затем, как бы подбадривая себя, он добавляет: «Согласитесь, после всего этого моя суеверная мысль не кажется такой уж абсурдной»[511].

Восемь лет спустя, в 1917 году, он по-прежнему верил, что умрет в шестьдесят один год. «Я ужасно много работал, чувствую переутомление, и мир кажется мне все более и более отвратительным. И порой я с удовольствием думаю о том, что моя жизнь завершится в феврале 1918 года»[512].

«Суеверная мысль» о смерти в назначенный срок продолжала занимать Фрейда даже в восемьдесят лет и не давала ему покоя. Он был уверен в скорой кончине, поскольку почти дошел до «предела отпущенных дней жизни, которого достигли мой отец и брат. До смерти мне остается один год. Я думаю, удастся ли мне достичь возраста отца и брата или даже матери, и меня раздирает конфликт между жаждой покоя и страхом перед новыми страданиями (чем может обернуться долголетие) и предчувствием той горестной минуты, когда мне придется оставить все то, к чему я еще привязан»[513].

Фрейд открыто говорит о своем страхе в письмах. «Что касается меня, то меня беспокоят мигрень, насморк и страх смерти»[514], – писал Фрейд в тридцать с чем-то лет другу Флиссу. Эрнест Джонс отмечает: «Все, что мы до сих пор знаем о жизни Фрейда, указывает на то, что он всегда был одержим мыслями о смерти, – в большей мере, чем кто-либо другой из известных мне великих людей. Даже когда он еще был молод, в начале нашего знакомства, он имел привычку прощаться так: “Прощай, быть может, ты меня уже не увидишь”». И далее Джонс говорит: «У него случались приступы того, что он называл Todesangst (ужас смерти). Когда ему перевалило за сорок, он уже начал ненавидеть факт взросления, и мысли о смерти мучали его все сильнее. Как-то раз он сказал, что думал об этом каждый день своей жизни, что, конечно же, необычно»[515].

В последние годы жизни он боялся страданий из-за смертельной болезни, но что его мучило, когда он был довольно молод? И как эти страхи связаны с его мировоззрением?

Намек мы найдем в «Толковании сновидений». Он говорил, что эта книга содержит «самые ценные из всех совершенных им открытий». Дети, отмечает Фрейд, часто видят сны о смерти своих братьев или сестер, а за этим стоит неосознанное желание устранить своих соперников. Кто-то может возразить: «Неужели дети настолько испорчены, чтобы желать смерти другим?» На это Фрейд отвечает: у детей нет такого же представления о смерти, как у взрослых, и нет страха смерти. И затем он говорит о том, чем смерть пугает взрослых: это «ужас распада, ледяной холод могилы, кошмар вечного небытия». Взрослые, добавляет он, неспособны терпеть подобные страхи, «о чем свидетельствуют любые мифы о жизни после смерти»[516]. Фрейд полагал, что люди обращаются к религии из-за страха смерти и жажды бессмертия. Однако «кошмар вечного небытия» терзал его сильнее, чем других, и он оставался неверующим и был готов покорно терпеть жестокую реальность своего миропонимания.