Фрейд: История болезни

Фрейд, в свою очередь, признал, что сам в последнее время активно использует идею бисексуальности в своих работах, но заявил, что если и делился со Свободой этой идеей, то в таком виде, что Вейнингер никак не мог построить книгу на основе бесед со Свободой. При этом он поспешил добавить, что не читал книгу Вейнингера до публикации, а потому и никак не мог обратить внимание молодого философа на «кражу» идей Флисса.

Но так как Флисс и не спрашивал его о том, когда именно — до или после выхода в свет — Фрейд прочел «Пол и характер», то этой фразой Фрейд выдал себя с головой, на что Флисс и поспешил обратить его внимание в следующем письме.

В своем ответе, датированном 27 июля, Фрейд признаётся, что действительно читал книгу Вейнингера до публикации, и ищет психоаналитическое объяснение тому, почему он сразу не мог об этом вспомнить. «Должно быть, в то время я уже пожалел, что через Свободу, как я уже понял, твоя идея перешла от меня к нему. Учитывая мои собственные попытки украсть у тебя оригинальные мысли, я теперь лучше понимаю свое поведение по отношению к Вейнингеру и последовавшее за всем этим забывание», — объясняет он.

Но сразу после этого, вместо того чтобы принести извинения, Фрейд бросается в атаку. Он называет всё происшедшее «мелким инцидентом» и обвиняет Флисса в том, что тот порушил подобными «придирками» их дружбу. «За последние несколько лет, — писал Фрейд, — как раз после того, как вышла „Психопатология обыденной жизни“, — ты больше не интересуешься ни мной, ни моей семьей, ни моей работой. Теперь я смирился с этим, и больше мне это не нужно. Я не упрекаю тебя и прошу на эти слова не отвечать».

В сущности, это был разрыв, конец многолетней дружбы. В последующие годы Флисс и его друзья еще не раз пытались обвинить Фрейда и Свободу в «краже идей», в том числе и в прессе, а Фрейд в ответ заявлял, что Флисс стал параноиком. Впрочем, как говорилось, параноиками для Фрейда становились многие из тех, кто со временем из близкого друга превращался в заклятого врага.

В дни обмена первыми острыми письмами с Флиссом Фрейд находился с семьей в отпуске в горной деревушке Кенигзее (сам Флисс в это время был в Вене). Но уже в конце августа — видимо, чтобы успокоиться после этой неприятной истории, — он отправляется с братом сначала в Италию, а оттуда — в давно уже «вымечтанную» поездку в Грецию — в Афины и Коринф, «на встречу с античной эпохой». Поездка эта оставила необычайно яркий след в душе Фрейда, и он с упоением не раз вспоминал о ней многие годы спустя. Кроме того, она, вне сомнения, оживила в его памяти былое гимназическое увлечение древнегреческой философией и литературой и подарила ему ряд новых идей.

Много лет спустя, в письме Ромену Роллану, Фрейд вспоминал, что в Афины они с братом попали в общем-то случайно, по совету одного жителя Триеста, и в этом городе Фрейд испытал странное чувство. «Когда вечером по прибытии я стоял на Акрополе и мой взгляд впитывал ландшафт, мне вдруг пришла удивительная мысль: „Значит, всё это в действительности так, как учили в школе!“…»[148]

Далее Фрейд предлагает и тут же отвергает объяснение, согласно которому, будучи гимназистом, он на уровне бессознательного не верил в существование Афин и в реальность всей истории Древней Греции. Нет, он связывает это с тем дурным настроением, в котором находился в Афинах, а также с давними сомнениями, что ему когда-либо вообще доведется увидеть своими глазами, и приходит к выводу, что всё совсем наоборот: это не он убеждает свое бессознательное в реальности Акрополя, а бессознательное пытается ему навязать чувство нереальности происходящего, которое Фрейд назвал «чувством отчуждения». И когда он попытался избавиться от этого чувства, ему пришлось прибегнуть к ложному высказыванию о прошлом — убеждать самого себя, будто раньше он во всё это не верил.

Но главное наслаждение от посещения Афин Фрейд увидел в исполнении своего давнего юношеского желания, в которое он не верил из-за пусть и не нищенского, но всё же и далеко не богатого образа жизни своих родителей. Он смотрел на Афины с Акрополя — и это означало, что он все-таки многого добился в жизни, пошел в ней дальше родителей.

«Неправда, что в гимназические годы я сомневался в реальном существовании Афин, — пишет Фрейд в финале письма Роллану. — Я сомневался только в том, что смогу увидеть Афины. Путешествовать так далеко, „так преуспеть“ — казалось, выходило за пределы моих возможностей. Это находилось в прямой связи с ограниченностью и скудостью моих жизненных условий в пору юности… Мне стало ясно, что значительная часть удовольствия от путешествия заключается в осуществлении этого раннего желания, а значит, коренится в недовольстве домом и семьей. Когда впервые видишь море, пересекаешь океан, познаёшь на собственном опыте реальность города и страны, которые так долго были далекими, недостижимыми предметами желания, то чувствуешь себя героем, совершившим невероятно великие подвиги…»[149]