Фрейд: История болезни

Одновременно Фрейд дает свое, весьма остроумное и правдоподобное объяснение целей, которым служат сальности: «Известно, что понимается под сальностью: умышленное подчеркивание в разговоре сексуальных обстоятельств и отношений… Доклад об анатомии половых органов или о физиологии совокупления не имеет, несмотря на это определение, ни одной точки соприкосновения, ничего общего с сальностью. К этому присоединяется еще и то, что сальность направлена на определенное лицо, которое вызывает половое возбуждение и которое благодаря выслушиванию сальности должно узнать о возбуждении говорящего и благодаря этому должно само прийти в сексуальное возбуждение. Вместо этого возбуждения оно может быть также пристыжено и приведено в смущение, что означает только реакцию на возбуждение и таким окольным путем признание этого возбуждения. Таким образом, сальность первоначально направлена на женщину и должна быть приравнена к попытке совращения. Если мужчина затем забавляется в мужском обществе, рассказывая или выслушивая сальности, то этим изображается вместе с тем и первоначальная ситуация, которая не может быть осуществлена вследствие сексуальных задержек. Кто смеется над слышанной сальностью, тот смеется как очевидец сексуальной агрессивности».

И далее: «Сальность — это как бы обнажение лица противоположного пола, на которое она направлена. Произнесением скабрезных слов она вынуждает лицо, к которому они относятся, представить себе соответствующую часть тела или физиологическое отправление, и показывает ему, что произнесший эти слова сам представляет себе то же самое. Нет сомнения, что первоначальным мотивом сальности является удовольствие, испытываемое от рассматривания сексуального в обнаженном виде»[163].

Анализу этой работы во фрейдологии обычно уделяется меньше места, чем остальным. И это понятно: в сущности, в ней не так уж много новых идей, и она носит скорее литературоведческий характер, посвященный анализу природы и психологии комического, чем проникает в новые глубины бессознательного.

Но интересно другое: приводя на страницах книги целый ряд еврейских анекдотов, в том числе и про галицийских евреев, Фрейд еще раз доказывает, что и на пятом десятке жизни он — возможно, из-за захлестнувшей в те дни Австрию антисемитской истерии — испытывал мучительное раздвоение по отношению к собственному еврейскому происхождению, да еще и принадлежности к «ост-юден», галицийским евреям. Именно поэтому приводимые им анекдоты то балансируют на грани антисемитизма, то отражают его невольное восхищение еврейским законом и еврейским укладом жизни — даже если сам Фрейд считает, что анекдот несет в себе критику этого уклада.

«Другая история гласит, — читаем в книге, — проситель встречает на лестнице в доме одного богатого человека своего товарища по ремеслу, который советует ему не продолжать свой путь. „Не ходи сегодня наверх, барон (имеется в виду барон Ротшильд. — П. Л.) сегодня не в духе; он никому не дает больше одного гульдена“. — „Я все-таки пойду наверх, — говорит проситель. — Почему я должен подарить ему этот один гульден? Разве он мне что-нибудь дарит?!“

Эта острота пользуется техникой бессмыслицы, заставляя просителя утверждать, что барон ему ничего не дарит в тот самый момент, когда он собирается выпросить у него подарок. Но эта бессмыслица только кажущаяся. Почти верно, что богатый не дарит ему ничего, так как закон (еврейский. — П. Л.) обязует дать ему милостыню, и, строго говоря, он должен быть благодарен, что проситель доставляет ему случай сделать благодеяние»[164].

Вот, оказывается, насколько хорошо Фрейд был знаком с Пятикнижием и еврейским законодательством! Метания, мучившие его в детстве, продолжались, и мы еще не раз столкнемся с этим его двойственным отношением и к еврейской крови, и к еврейской религии.

Глава девятая НА ПЕРЕЛОМЕ

К 1906 году жизнь Фрейда, казалось, окончательно вошла в наезженную колею. Его рабочая неделя состояла из приема пациентов, работы над книгами и статьями, которая нередко затягивалась далеко за полночь, встреч по средам с ближайшими учениками и сподвижниками, а также лекций, которые он давал в качестве неординарного профессора студентам и аспирантам по субботним вечерам.

К тому времени, о котором идет речь, уже детально были отработаны и техника психоанализа со знаменитой кушеткой для укладывания пациента и сидящим у него в голове психоаналитиком, и метод свободных ассоциаций.

Теперь Фрейд уже сам мог выбирать себе пациентов, и вскоре четко определился круг лиц, которые его интересовали. «Пролетарии и принцы», по его собственному определению, туда не входили — так как (опять-таки, по его личному мнению) и те и другие могли удовлетворять свои сексуальные потребности, не испытывая конфликта с условностями среды и не оттесняя свои желания в бессознательное, то они в психоанализе не нуждались.