С того дня 17 июня стало их личным, сугубо интимным праздником, который они отмечали на протяжении многих лет. И это — лишь один из многих примеров, показывающий, что напускной атеизм нередко сочетался у Фрейда с массой еврейских религиозных суеверий и предрассудков.
Объяснившись, Марта и Зигмунд тут же начинают обдумывать, как сообщить о своем решении родителям, а заодно определиться с датой свадьбы. Но, будучи типичными детьми своей среды и своего времени, они не мыслят брака до того, как Зигмунд не сможет достойно обеспечивать семью. Рай в шалаше не годится ни для него, ни для Марты: оба хотят быть уверены, что смогут содержать пусть и самую скромную съемную квартиру и вести то существование, которое считается в их кругу «достойным». А до этого следует ждать и не позволять себе «ничего лишнего» до первой брачной ночи.
«Ты же первый не простишь мне, если это случится до свадьбы!» — роняет Марта, даже не подозревая в тот момент, насколько она права, угадав особенности психологии своего избранника. Пройдет не так много времени, и Зигмунд запретит Марте ночевать у подруги, которая «вышла замуж до свадьбы», так как это якобы свидетельствует о развратных склонностях последней, и он не желает, чтобы его Марточка общалась с подобными особами. Он также категорически возражает, чтобы она шла на каток, так как в этом ужасном месте она, упаси бог, может схватиться за руку постороннего мужчины. Он дарит ей своего любимого «Дон Кихота», но спустя несколько дней пишет, что «зашел слишком далеко», так как забыл, что в этой великой книге «много грубых и отвратительных мест». То есть, понятное дело, Фрейд об этом помнил и даже хотел, чтобы Марта прочла эти места, но при этом ему было важно, чтобы все свои любовные фантазии она направляла только на него — отсюда и замаскированное под сожаление предупреждение.
В это же время Фрейд начинает прикидывать, сколько времени может занять у него путь к более или менее обеспеченной жизни. У него выходит, что порядка девяти лет. К этому времени ему будет 35, а Марте — 30. Много, немыслимо много! Даже Иаков, как известно, работал за свою Рахиль только семь лет!
Выход остается лишь один: забыть о научной карьере, о славе ученого и стать преуспевающим, хорошо зарабатывающим врачом. Что ж, если речь о выборе между наукой и любовью, он выбирает любовь. И всё же, прежде чем сделать окончательный шаг, Фрейд решает посоветоваться с фон Брюкке, тем более что этикет требовал, чтобы младшие сотрудники извещали профессора о переменах в их личной жизни. К тому же не так давно в институте освободилось место ассистента, зарплата которого была заметно выше, чем у демонстратора. Вероятно, Фрейд втайне рассчитывал, что фон Брюкке предложит ему занять эту вакансию, и тогда он сделает еще один шаг к заветному месту преподавателя.
Но фон Брюкке, узнав о намерении Фрейда жениться, предпочел не тешить ученика иллюзиями. Он объяснил Зигмунду, что научная работа — это, увы, роскошь, которую могут позволить себе состоятельные, а потому и немногие люди; что лишь единицам из сонма желающих удается достичь профессорского кресла, а шансы на это у еврея куда меньше, чем у представителя любой другой национальности. А потому лучшее, что может сделать Фрейд, — это стать хорошим врачом. В то же время, при желании он сможет продолжить научные исследования в Институте физиологии — свободный стол и необходимая аппаратура всегда для него найдутся.
Слова фон Брюкке, как уже было сказано, легли на подготовленную почву. Молодые специалисты, готовые за гроши набирать необходимый опыт, были нужны, и Фрейд договаривается о поступлении на работу в качестве врача в отделение внутренних болезней Венской городской больницы.
Пока же Зигмунд продолжает работать у фон Брюкке, но на самом деле это уже лишь видимость работы. У него всё валится из рук, он ни на чем не может сосредоточиться — все его мысли вертятся вокруг Марты, то и дело перерастая в сексуальные фантазии, что отчетливо видно по письму, датированному 27 июня 1882 года:
«Моя милая невеста, я вырвал несколько листов из своей рабочей тетради, чтобы написать тебе в то время, пока идет эксперимент. Перо я похитил с рабочего стола профессора (Э. фон Брюкке. —
Тем временем Эммелин Бёрнейс была явно встревожена тем, что ее дочь всерьез увлеклась этим нищим докторишкой, который вдобавок был законченным безбожником и не скрывал этого. Последнее в глазах фрау Бёрнейс означало, что у Зигмунда Фрейда нет ничего святого, и тот (будучи, как она ошибочно полагала, «опытным мужчиной») может попросту соблазнить и обесчестить ее девочку. Чтобы спасти дочь от «роковой ошибки», она отправляет Марту провести остаток лета к дяде, в расположенный под Гамбургом городок Вандсбек.