Фрейд. Статьи о кокаине

Отсюда естественен и закономерен вопрос: кем же был Зигмунд Фрейд? Ученым, психологом, целителем душ, социальным критиком, психотерапевтом, гуру? Или литератором, о чем он сам заявил в одном из интервью в 1934 году? Вот его дословный ответ: «Все считают, что я отстаиваю научный характер моей работы и что сфера моей деятельности ограничивается лечением психических заболеваний. Это ужасное заблуждение превалировало в течение ряда лет, и мне так и не удалось внести ясность в данный вопрос. Я ученый по необходимости, а не но призванию. В действительности я прирожденный художник…И этому существует неопровержимое доказательство, которое состоит в том, что во всех странах, в которых психоанализ получил распространение, писатели и художники понимали и применяли психоанализ лучше, чем ученые. Действительно, мои книги в большей мере напоминают художественные произведения, чем научные труды по патологии… Мне удалось обходным путем прийти к своей цели и осуществить свою мечту — остаться писателем, сохраняя видимость, что я являюсь врачом. Все великие научные мужи наделены воображением, но в отличие от меня никто из них не предлагает перевести идеи, выдвигаемые современной литературой, на язык научных теорий. В психоанализе вы можете обнаружить слитые воедино, хотя и изложенные на научном жаргоне положения трех великих литературных школ XIX века: Гейне, Золя и Малларме объединены мною под покровительством моего старого учителя Гёте»³.

В письме Вильгельму Флиссу, оценивая интеллектуальный склад своего ума, Фрейд сообщает: «В действительности я не являюсь ученым мужем, я не наблюдатель, не экспериментатор и не мыслитель. По темпераменту я не что иное, как конкистадор, — другими словами, искатель приключении, — со всем тем любопытством, смелостью и упорством, которые свойственны людям данного типа».

Но тогда не получается ли так, что Фрейд вольно или невольно дурачил публику многие десятилетия? Создал нечто, что весь европейский мир признал как душеспасительное учение, а после этого сам же первым и «соскочил» с отстроенного им же «психоаналитического корабля»? По правде говоря, однозначного ответа здесь нет. И, как в старом еврейском анекдоте — «ложечки нашлись, а осадок остался», уже в постфрейдовской эпохе мы эти «психоаналитические ложечки» находим постоянно, пусть и не там, где обнаружена пропажа или где их оставил Учитель. Споры по поводу легитимности величайшего культурного и психотерапевтического мифа XX столетия или «либидобе-либерды», по выражению Набокова, не утихают до сих пор. Уже это одно подспудно доказывает, что фрейдизм как идеология наряду с другими великими идеями или — измами — мировыми религиозными доктринами (католицизмом, буддизмом и т. д.), чучхеизмом, марксизмом, феминизмом и постмодернизмом — продолжает жить, хотя и не пользуется больше абсолютным авторитетом. Произошло то, что обычно и происходит со всякими идеологиями — они релятивизируются, то есть находят себе более скромное, но отнюдь не менее прочное место в истории. Либо реинкарнируются в иных воплощениях. Время, предоставившее право голоса как хулителям, так и почитателям Фрейда, убедило нас в одном: есть много разных Фрейдов. Хотя бы и в том смысле, что существует много путей понимания Фрейда.

Конечно, он был великим ученым, и, подобно Марксу, великому социологу и экономисту, Фрейд хотел преобразовать мир. В отличие от другого великого прозорливца — Дарвина, который исследовал обратное, то, как мир преобразовывает человека. Облик терапевта и ученого скрывал одного из крупнейших реформаторов культуры начала XX века.