Фрейдизм и марксизм

Внушаемость для Фрейда - лишь видимая, кажущаяся подчиняемость. На самом же деле, внушаемость есть стратегическая "уловка", с помощью которой "бежавший в болезнь" облегчает себе осуществление своих желаний, используя для этого личность внушающего. Он как бы "влюбляется" во внушающего, делает его своим близким лицом, сопоставляет его с любовными, радующими образами прежних, главным образом, детских своих воспоминаний, и, отказываясь от своей "воли", передавая эту волю другому, он "переносит" на последнего также и ответственность за свою радость, заставляет его служить этой радости, питать ее новым и новым материалом. Внушаемость-уступка превращается в внушаемость-спекуляцию, в вымогательство. Как только эта стратегическая ценность внушения тускнеет для для нашего героя, как только внушающий, по примеру среды, тоже начинает пред'являть обязательства, пытается стойко организовать сознание - наперерез вытесненному бессознательному миру, психоневротик обнаруживает контр-внушаемость, сопротивляемость, не только не выполняя приказов об улучшении своего поведения, но, наоборот, агрессивно обостряя, ожесточая свою позицию. Внушаемость таким образом оказывается состоянием летучим, избирательным, связанным с целой серией своеобразных стратегических маневрирований личности. Она действует лишь до той поры, пока внушающий базируется на бессознательном фонде своего об'екта, т.-е. на его вытесненных вожделениях, пробуждая их к активности, т.-е. добавочно питая их. Адресуясь же к сознанию, обязывая к реальному приспособлению, - внушение теряет свою суб'ективную для психоневротика выгодность, а вместе с тем и свою целебную силу, которая, по Фрейду, как видим, оказывается таким образом вполне призрачной.

Болезнь и "бегство в болезнь". Было бы грубейшей ошибкой думать, что вся описанная выше картина сложной психической дезорганизации представляет собою резко клиническое явление, - предмет для исключительных врачебных манипуляций.

Ничего подобного.

Конечно, в очень развернутых случаях, когда бегство от реальности в болезнь превращается в стойкий, глубокий бред, лишающий человека всех возможностей хотя бы полукомпромиссной ориентировки в реальном, - выход из подобного тупика - настойчивое и специальное лечебное воздействие. В подавляющем, однако, большинстве эти состояния бегства от внешней реальности в психическую реальность, в болезнь представляют собою обычные житейские уклонения, с которыми мы сталкиваемся и в себе и в других на каждом шагу, чаще всего не замечая даже этого ввиду отсутствия у нас "психоаналитического микроскопа".

Что в действительности обнаруживает собой эта "борьба двух реальностей" внутри человека?

Оказывается, человек адресует окружающей среде лишь часть своего творческого богатства, остальное содержание сохраняя для "внутреннего употребления", - употребления, чуждого обязательствам, выдвигаемым этой средой. Та сумма внимания, памяти, тот материал мыслительных процессов, те качества общих и специальных способностей, то количество выносливости и гибкости, которые он выявляет перед нами в актах реального своего приспособления, представляют собою зачастую ничтожный клочок его творческих возможностей. Подавляющая же их часть остается от нас скрытой, закупоренной, направленной на замкнутые внутренние процессы, питая избыточное внереальное, внетворческое возбуждение ("конверзия").

Так происходит не только с так назыв. патологическими больными личностями, но и с "совершенно нормальными" людьми, ввиду чрезвычайной относительности самого понятия "нормы" в условиях сумасшедшей современной социальной среды. Врожденная структура личности и накопленные ею в течение раннего, свободного детства навыки, в период его дальнейшего роста оказываются в неизбежной коллизии с обязательствами окружающей реальности. Нарастает внутренняя дезорганизация, грубый раскол, резкое раздвоение личности, отдающей среде лишь то, что та насильно из нее выдавит, и большую часть своего фонда оставляющей в состоянии голодного потенциального напряжения.

Законы логики. Отсюда глубочайший переворот во всех наших старых так наз.

логических законах мыслительного процесса. Мышление оказывается насквозь пропитанным обжигающими соками вытесненных желаний, дезорганизуется, вовлекается в систему жесточайшего обострения суб'ективного интереса, теряет свой "холодный об'ективизм". Вскрывается направленность мышления по линии ярко эмоционально окрашенных стремлений, открыты особые аффективные центры мышления (комплексы), определенным образом организующие протекающие представления, дающие последним ритм, силу, направление, выдвигающие одни идеи, наиболее сейчас суб'ективно значимые за счет оттеснения других, чуждых господствующей суб'ективной установке.