Фрейлина королевской безопасности

– Конечно, не бывает, но так уж случилось, что все мои грехи – это чрезмерное употребление ядов, убитые комары в летнюю ночь и парочка разбитых женских сердец. Поэтому я, как правило, отделывался лишь треснувшими колбами в лаборатории и часами запойных стихотворных ночей – в страданиях одинокого сердца.

– Как-то мелко.

– Ну уж прости, что не оказался убийцей мирового масштаба, – и в подтверждение своих слов схватил ладонь Карины.

И ничего не произошло – пустота и тишина. Горбуша даже разочаровалась.

– Ничего-о-о, – протянула она.

– А это потому, что за старые грехи я уже расплатился, а новых пока не наделал.

На протяжении всего обратного пути Карину мучило тяжелое ощущение. Собственная совесть не давала покоя, заявляя, что именно она, Карина, виновата в инфаркте мужика. И пусть тот это заслужил, но ведь ее дар послужил катализатором, запустившим весь механизм мщения.

– Глеб, – тихо позвала Горбуша. – А ведь мне теперь нельзя подходить близко к Трое.

– Это еще почему? – не понял ее беспокойства магистр.

– Сердечный приступ этого человека – моя вина. Мой грех. Теперь дар Трои и мне отомстит за это.

Магистр в очередной раз загадочно улыбнулся и как-то очень уверенно заявил:

– Зараза к заразе не липнет! Будь спокойна.

* * *

Новость о смерти Горгулия и предательстве Глеба разнеслась по Академии уже на следующий день после происшествия. Стараниями все той же Терции, которая на уроках этикета и физкультуры вместо проведения занятий занималась распространением слухов и сплетен. Она охала и ахала, причитала, что Академии наступает конец, что преподавательский состав окончательно поредел и, вероятнее всего, с такими темпами до конца никто не доучится.

Однако уже в обед ректор Милонский навел порядок в этом царстве паники и заявил: отсутствие преподавателей – явление временное, и уже с завтрашнего дня он лично будет вести курс истории, а Арвенариус возьмет на себя зельеварение.

Конечно, такое положение вещей учащихся устроило мало. Но всеобщая паника поутихла, сменившись смирением перед неизбежным.

По Горгулию все скучали, уже в первый вечер к дверям его аудитории кто-то заботливый принес поминальную бутылку вина и зажег свечи. Следом стали появляться многочисленные венки и рюмочки с валерьянкой. А еще стойкий запах перегара, который упорно не выветривался из бесконечных коридоров.

Филоний Милонский попытался отследить студентов, которые носят такие дары и поминают почившего преподавателя не только добрым словом, но и крепким напитком, однако попытка была безуспешной. Будущие фрейлины и телохранители умело скрывали свои секреты. А уж уличить аналитиков в темных делишках было вообще невозможно.

Вот и сейчас Вероника как раз шла мимо дверей разрушенного зала Горгулия, смотрела на очередные увядшие букеты и терзалась в сомнениях.

Не далее как несколько дней назад Ванесса и Кларентина – дворянки из ее тройки – с радостью свалили на королевские танцульки в Керению. Такого счастья Вероника уже давно не испытывала. Эти барышни ни в какую не хотели становиться с ней не то что семьей, но даже мало-мальскими подругами. Если в остальных тройках между девчонками царило понимание и тепло, то в ситуации с Вероникой дворянки просто отказались брать в свою компанию простушку из обычной семьи. С другими девчонками тоже не получалось сблизиться. Опять же из-за Ванессы и Кларентины. Клеймо заносчивости и пафоса поставили сразу на всех троих.

Но хуже было другое. Вероника прекрасно осознавала недалекий ум своих соседок и опасалась, что из-за них может быть отчислена из Академии. И вот сейчас у нее появился шанс что-то изменить.

Девушка шла к Милонскому. У нее было что предложить ректору, и навряд ли он сможет ей отказать.

Ректор обнаружился в своем кабинете, где сидел в глубоком кресле и задумчиво изучал документы в длинных свитках.

Получив короткий кивок и разрешение войти, Вероника, недолго думая, уверенно прошла на середину кабинета, предварительно плотно прикрыв за собой двери, и с ходу заявила:

– Я могу попробовать оживить Горгулия!

Вот так. Без «здрасте и до свидания», сразу к делу. Тем более что Филоний мгновенно заинтересовался:

– Повтори!

– Я могу попробовать вернуть преподавателя истории к жизни, – перефразировала курсантка. – У меня есть дар.

Бровь ректора изумленно ушла на излом, а сам Милонский отложил бумаги в сторону.

– Моя прабабка – иномирянка, – поспешила пояснить Вероника. – У нее был дар оживлять неодушевленные предметы. И так случилось, что он передался мне. – В подтверждение своих слов она подошла к столу главы Академии и, без разрешения взяв в руки пепельницу в форме лягушки, крепко сжала ее ладонями и сосредоточилась.

А через несколько мгновений в кабинете раздалось многозначительное «ква».

Глаза Милонского выразили неподдельное восхищение:

– Уникально! Ты сможешь повторить подобное с более крупным предметом?

– Возможно.

Эта магия требовала огромных усилий. Уже сейчас Вероника понимала, что на оживление Арсения может понадобиться не одна неделя, ведь даже на такую крошечную лягушку ушла львиная доля имеющейся энергии.