Френдзона для бэдбоя (СИ)

— Ну всё, перестань. Вышло и вышло. — Тянусь к её плечам, чтобы обнять. — Машину починим, лицо заживёт… И даже заново не пострадает, если лезть в наши дела не будет.

Мари шлёпает меня по пальцам.

— Между прочим, имеет право!

— С чего это?

— С того! — Она надувает губы, складывая руки на груди. — Амиль Ксюше пелёнки и памперсы покупал, вместе со мной не спал ночами, баловал, сказки на ночь читал. Он, а не ты! И знаешь что? Я алиментов с тебя не просила, жить в своё удовольствие не мешала. Претензий на этот счёт не имею никаких. Так какого чёрта ты сейчас качаешь права? Хочешь общаться с дочерью — ладно. Но только гонор держи при себе. Здесь тебе никто ничем не обязан.

— Значит, она всё-таки моя дочь? И какого ху… хутора ты молчала? — понижаю голос, заметив застывшую в дверях малышку.

— Так это ты маму бросил? — заинтересованно спрашивает Кнопка, поглядывая то на замершего меня, то на мать.

Растерянно почесав затылок, пытаюсь спасти положение.

— В юности я был идиотом.

— Таким и остался, — шепчет Мари одними губами и обращается уже к дочери — Меня никто не бросал. Макс просто учился в другом городе. У нас никак не получалось быть вместе и мы решили разойтись. Оба так решили. Один вопрос, Ксюнь. Тебе кто такое сказал?

— Баба Валя… — вздохнув, сознаётся Кнопка, теребя край кофты.

— Ах, дедушкина соседка… — бормочет Ахметова, сжимая руки в кулаки. — Ну так она и про гуся говорила, что тот вытоптал ей всю клумбу. Ты же сама видела, как в тех цветах катался её блохастый кот. Люди бывает ошибаются, Зайчонок.

Мило выпятив губу, Кнопка не раз виденным мной в зеркале жестом чешет бровь, придирчиво разглядывая наши с Мари постные лица.

— А Макса всё равно в угол поставить надо!

— Зачем? — искренне недоумеваю, каким образом разговор вдруг принял такой неприятный поворот.

— Чтобы думать над своим поведением.

Вот же… Вредина моя невероятная!

— Вся в мамочку, — вздыхаю, покаянно опуская голову и всем своим видом выражаю полную готовность принять любые уготовленные мне кары.

— Слышал, Мартышев? — усмехается Мари, закусывая слабую улыбку. — Забирай свои эклеры, чтоб думать скучно не было, и немедленно чеши в угол. К себе. А ты, Ксюша, беги в кровать ждать свою сказку.

Сам не понимаю, как оказываюсь деликатно оттиснутым хозяйкой этой негостеприимной ко мне квартиры в прихожую. С коробкой эклеров подмышкой и жгучим нежеланием возвращаться в холостяцкий сплин своей берлоги.

У двери встаю как вкопанный. Молча смотрим друг другу в глаза.

В моей голове крутится столько мыслей, столько желаний и внутренних запретов, причин которых сейчас не вспомнить, что ухватиться за что-то одно нереально. Пытаюсь сжать всё в одно предложение.

Хочешь быть понятым — говори суть.

— Ахметова, выходи за меня замуж!

Мари ожидаемо передёргивается.

— Ни за что!

— Да почему?!

— Может, потому что ты поспорил на меня с боссом? Раскурочил машину моего брата? Вынес мою дверь? Мне продолжать или уже достаточно?

А у самой губы так и норовят разъехаться в улыбке.

— За что-то же ты меня любила когда-то, — шепчу на ухо этой несносной мерзавке и тихо признаюсь — Я скучал по тебе.

— А я в тебе нуждалась. Переросла, как видишь.

А зарделась как, вы поглядите! Румянец во всё лицо.

— Не верю, — довольно улыбаюсь. — Ладно, я пошёл, раз гонишь. Продолжим завтра.

Квартира встречает меня неуютным молчанием. Жутко переволновавшийся, толком не спавший торопливо уминаю всю коробку эклеров, запивая сей нехитрый ужин водопроводной водой. В сон проваливаюсь, кажется, едва коснувшись головой подушки. А тот глубокий, тяжёлый какой-то, полный тревоги, непонятных шорохов и диких фантазий.

То ледяным воздухом обдаст, будто лечу с обрыва. То заскрипит где-то крадущимися шагами.

Мне редко, чаще в детстве, доводилось видеть сны, когда казалось, будто я уже проснулся, а продолжение снов — явь. И оттого они кажутся ещё реалистичнее. Так вот, настолько ярких и одновременно бредовых сновидений мне ещё видеть ни разу не доводилось.

Вот вроде привычная стена, на ней прямоугольник лунного света — ничего, казалось бы, необычного…

Если б не тень по центру в форме больших садовых ножниц!

Кромсает воздух методично так… неспешно…

Чик-чик…

Чик-чик…

Меня аж в пот отчего-то бросает. Верчусь, сажусь на кровати, хочу проснуться, а хрен там!

С обжираловом на ночь точно пора завязывать.

— Кошмар, пошёл вон, ты перепутал квартиры. К Соколовской шуруй, в её пыточной камере тебе самое место.

Крепко зажмуриваюсь и резко открываю глаза, как советуют знатоки на форумах для практикующих осознанные сновидения.

Ключевой момент тут, наверное, тренировка, потому что ножницы мою попытку нащупать реальность поднимают на смех. Причём ржут они в буквальном смысле — мужским голосом, ужасающе реалистичным и вполне способным сподвигнуть наложить кирпичей.

— Ну ты и придурок, — звучит с досадой отовсюду сразу. — Вот что Мари могла в тебе найти? — повисает пауза, во время которой лезвия ещё раз мерзко сходятся, заставляя буксовать переутомлённый мозг. — Помимо органа, что я тебе сейчас отчикаю.